Читать книгу "Месопотамия - Сергей Викторович Жадан"

женщины и мужчины, женщины держали в руках цветы и лёд, прикладывались к нему разгорячёнными лицами, мужчины прятали в карманах железо и пачки денег, не отводили глаз от солнца, не заходили в тень, словно боясь чего-то не увидеть, что-то пропустить. Кричали дети, пахло водой и прахом, начиналось самое интересное.

Странно, – говорила Соня маме, – я веду здоровый образ жизни, правильно питаюсь, давно завязала с наркотиками, в церковь не хожу, даже йогой не интересуюсь. Но снится мне такое, что я начинаю сомневаться, правильно ли я всё делаю. Скажем, невольники. Что я могу сказать о невольниках? Где я их видела? У меня нет ни одного знакомого невольника, ты же понимаешь? А вот снятся мне невольники, их тюремные песни, снятся их стоны и слёзы. Снится, как они тяжко работают, как ранят пальцы, как исполняют приказы, как отдыхают после трудов, как умирают. Потом лежат в тесных могилах, присыпанные известью, и громко скрипят зубами – от ярости и бессилия. Все наши сны, – отвечала ей на это мама, всю жизнь проработавшая в детской библиотеке и больше всего на свете не любившая художественную литературу, – от прочитанных в детстве книг. Чем лучше прочитанные тобой книги, тем хуже ты спишь. Ты бы лучше замуж вышла, что ли, – советовала она. Я уже выходила, – напоминала Соня. – Мне не понравилось.

Олег её удивлял. Однажды она наблюдала, как он вынудил жирных заказчиков выплатить долг его бригадам. Заказчики вначале сделали заказ, потом долго и тщательно контролировали ход работ, потом умело прятались, в конце концов предложили Олегу решить этот вопрос с киевскими. Олег договорился о встрече в грузинском ресторане. Пригласил Соню. Заказчики опоздали, пришли запыхавшиеся и вспотевшие, не извинились, пожаловались, что еле попали внутрь, там, внизу, сказали, какой-то хоровод, куча людей, может, раздают что-нибудь. Это мои, – объяснил Олег, – ждут, до чего мы договоримся. Так что выходить будет ещё труднее. Заказчики замялись, отказались от обеда, подписали бумаги. Не хотела бы я с ним жить, – ещё тогда подумала Соня.

Когда из коридора потянуло дымами и запахло мёдом, сахаром и корицей, и солнце зашло за башни и антенны верхних кварталов, а тут, внизу, на склонах холмов, смотрящих на юг, выстывали в туманной мгле деревья и кустарники, они таки надумали выбираться. Успели заметить, что молодые перессорились, что вся футбольная команда повалила на выход, стояла в дверях и нервно в чём-то друг друга убеждала. Это был знак, надо было уходить. Даниил не спеша оделся, столкнул на пол крёстного невесты, спавшего сидя на стуле, головой в вилках, осадил одного футболиста, рвавшегося в драку с официантом, провёл тяжёлой ладонью по спине бледной начальницы юридического отдела, от чего та запылала, выгорая изнутри, пошёл, не оглядываясь, ощущая за спиной запах подгоревшего сахара и мокрого табака. Олег выбирался следом, вмазал своими горными ботинками крёстному по рёбрам, чтобы тот не портил праздника, поднял за воротник вырубленного футболистом официанта, резко притянул к себе Дашу, чувствуя, как у неё всё пылает от горечи, шёл, видя перед собой только надёжную спину брата, ориентируясь лишь на его побитый череп, только брату доверяя, только его слушая.

– Уже уходите? – спросила она разочарованно.

Даниил отшутился, Олег нервно полез по карманам за сигаретами. Тогда Соня схватила Даниила под руку, вложила в неё ключ, но не отпустила и потащила за собой. Я же не могу вас так отпустить, – говорила, смеясь, – сами подумайте. Даниил покорно шёл за ней, последним осторожно брёл Олег. Перед дверьми, что вели на кухню, остановился, схватил племянника, упавшего сегодня в бассейн, успевшего переодеться и преследующего сейчас их след в след, развернул его, засадил коленом под зад. Иди, – сказал угрюмо, – празднуй. – И закрыл за собой дверь.

За что ей нравился Сеня: когда платила за него, он даже не благодарил. Говорил, что мужчина не должен унижаться, и, если у него временно нет бабла, это не причина извиняться и благодарить. По-своему это было принципиально. Принципы заставляют нас действовать, они дают нам силу, думала Соня, или слабость. Или и то, и другое. Когда он переехал к ней жить вместе со своими вещами (футболки, бутсы, щитки, залитая потом клавиатура), жизнь её почти не изменилась. Даже сны не изменились, снилось так, будто в её жизни ничего не случилось, будто ее просто подключили к какому-то каналу с поучительными и причудливыми сновидениями, которые она не всегда понимала, поэтому не смотрела до конца. Сеня относился к ней со сдержанной вежливостью, много внимания не требовал, мало говорил, иногда вообще молчал, правда так, что она начинала нервничать. Он любил спать с нею, любоваться ею по утрам, пока она не проснулась и не начинала его о чём-то спрашивать. После ночей с нею тело его выглядело так, будто он пробирался в темноте сквозь шиповник. Укусы, синяки и царапины на плечах и спине делали его похожим на великомученика, пострадавшего за свои религиозные убеждения. Сеня останавливался перед зеркалом, смотрел на выступающую сквозь кожу кровь, и ему становилось безмерно сладко. А когда после тренировок он стоял в душе, кровь проступала из ран и смешивалась с прохладной водой, как ветер с дождевыми струями. Друзья подсмеивались над ним, он злился и быстро одевался. Зато дома, прежде чем завалиться в постель, всё равно подходил к зеркалу и внимательно рассматривал всё никак не заживающие царапины.

Непонятно было, куда все подевались, почему разбежались так рано. Вечер, правда, был поздний, можно сказать, что и не вечер уже, а ранняя ночь, но кто считается со временем при таких делах, при таком настроении? Однако на кухне никого не было, только свет ровно ложился на блестящие, залитые соусами и кремами газовые плиты, на металлические поверхности столов и жестяные внутренности моек, на тяжёлые холодильники и острые ножи, вбитые в окровавленные деревянные доски для резки мяса и овощей. Повсюду стояли полупустые кастрюли с остатками угощений, на полу была рассыпана ярко-зелёная капуста и нежные листья салата, в мойке дорогими глыбами темнела говядина, на столе остались бутылки, банки с мёдом, шоколад, тарелки с чем-то острым и перченым, невесомым и вязким.

– Давайте, лесорубы, – засмеялась Соня, – заходите, тут никого нет. Я целый день ничего не ела. И это на собственной свадьбе, представляете? Сейчас чего-нибудь найду, садитесь.

Олег запрыгнул на стол, схватил кочан капусты, прицелился и запустил им в мойку. Трёхочковый, сдержанно порадовался он. Даниил прислонился плечом к холодильнику, насмешливо смотрел на брата, прислушиваясь вместе с тем к тишине в коридоре. Соня начала заглядывать