Читать книгу "Тени незабытых предков - Ирина Сергеевна Тосунян"

не получила. Хотя и не понадобился, но сберегла бы как раритет.

– Военный переводчик, что это за фигура на поле войны?

– Я сказала бы так: это своеобразная позиция в лавине войны. Ведь он по роду службы повседневно и тщательно вникает в дела, намерения и настроения противника.

Читаешь вражеские документы, письма. Сверх непременных военных данных, которые должен извлечь из разговора с пленным, ты еще испытываешь потребность понять, что он такое – этот олицетворяющий насилие, разорение твой враг. Это не банальные психологические соприкосновения с врагом. Для людей, которым суждено было потом писать или размышлять о пережитом, они важны. В пленном ты начинаешь различать человеческое: ему холодно, страшно. Ты единственная соединительная ткань между ним и всеми остальными. К тебе обращен его вопрос: что с ним будет? Все другие отделены от него барьером языка. И странно, даже болезненно, что вот он, похожий на обыкновенного человека (хрестоматийные нацисты встречались очень редко), принадлежал только что злодейской общности и силе.

Но я помню и такое: первая военная весна на отбитой под Москвой, разоренной оккупацией земле, и женщины, оставшиеся без мужчин, без тракторов, без лошадей, сами впрягались по десять человек в плуг вместо тягловой силы. Пронзительно больно было видеть это. Так вот, появившийся здесь, в расположении наших войск, немецкий самолет покружил над полем, снизился и стал обстреливать этих женщин. По нему дало залп замаскированное оружие, самолет загорелся, летчик погиб, а стрелок-радист сбросился на парашюте прямо на поле.

На мой вопрос, видел ли он, что это мирные крестьянки работают на поле, он ответил утвердительно. Зачем же стрелял по ним? – «Ich habe meinen Spass daran» («Это доставляет мне удовольствие»). Я даже вздрогнула. Записала тогда: пройдут годы, люди будут знать о фашизме понаслышке, изучать по книгам, а я вот сейчас – лицом к лицу – вижу его…

Елена Ржевская, как и многие наши солдаты, прошла дорогами войны до самого ее конца – победный салют застал ее в Берлине. Молодая переводчица оказалась свидетелем и участником многих событий, о которых рассказала потом в своих книгах: о поколении двадцатилетних, вступивших в войну, как в судьбу, «недолюбив, не докурив последней папиросы», о том, как неуклонно продвигался фронт на запад, о том, как менялась «душа войны»…

– Чтобы писать, чтобы настойчиво пробудился долг к этому подвижническому труду, нередко надо выломиться из обычной повседневной жизни, очутиться в ином, непривычном ее измерении. На фронте не было естественного проживания жизни, а было обостренное существование в каждом часе и дне, на грани жизни и смерти, великое всенародное самоотверженное сражение с вторгшимся врагом. Война пробудила потребность выговориться о ней и вовлекла в суровый труд писательства новичков, завладела опытными мастерами.

Материал, привезенный Ржевской с войны – и наспех сделанные заметки, и рассказы очевидцев, и разные документы тех лет, а главное – память, – все это было опорой в работе писателя.

– Мои книги о войне написаны от первого лица. Когда я работала над повестью «От дома до фронта», даже не задумывалась, что рассказчица – это я сама. Но в какой-то момент поняла: пишу от своего собственного «я», не придуманного, без маски, – хорошо это или нет.

Я – тоже частица народной трагедии войны, которую в меру своих возможностей старалась передать, чувствуя долг и потребность. И война меня заслоняла, избавляя и даже оберегая от исповедальности – ни склонности, ни навыков у меня к ней нет, да и читатель не духовник.

Но сейчас, работая над повестью о возвращении с войны, я не только с собой, с читателем один на один, и мое «я» ничем больше не заслонено, не поддержано.

– Вам о войне легко пишется?

– О войне писать и легче, и труднее, чем о жизни в дни мира. Легче с сюжетом. Потому что сама война – сюжет, точнее, жизнь на войне в многообразии ее драматических сцеплений. Труднее хотя бы потому, что война однообразна, есть общий, присущий ей колорит. Ее пейзажи с сожженными деревнями, одежда воинов, траншеи, блиндажи, еда и отсутствие ее – во всем этом много общего, одинакового. И все, что происходило на войне, что нами пережито, и то, как пережито, не переводимо на язык понятий мирного времени и не соотносится с его психологическими и иными мерками. Если же отзвук читательский доходит до тебя и ты чувствуешь, что с тобой разделили пережитое, это поддержка. Тем более что мы живем в новую эпоху, когда многовековое традиционное представление о неизбежности войн сменяется осознанием неизбежности мира. И чтобы осознание это крепло, надо помнить, что такое война.

Томас Айгнер. Русская любовь Иоганна Штрауса

Своим инструментом – скрипкой «король вальса» и «император оперетты» Иоганн Штраус – младший владел так же виртуозно, как и руководил оркестром. Он открыл концертной музыке концертные залы и стал первым композитором в мире, сочиняющим шлягеры.

Он совершал турне по миру, давал концерты в Венгрии, Германии, Голландии, Бельгии, получил ангажемент в Павловске под Санкт-Петербургом. С триумфом выступал в Париже и Лондоне. В Америке Штраус позволял чествовать себя, как чествуют сегодня звезд поп-музыки, и делал на этом большие деньги. В Бостоне дирижировал оркестром в 1 000 человек перед 50 000 слушателей, выступал в Музыкальной Академии Нью-Йорка, предшественнице Метрополитен-оперы… Сегодня, спустя 123 года после смерти композитора, его бессмертные мелодии не сходят с венских подмостков.

В апреле 1999 года, в один из своих приездов в Вену, я познакомилась с доктором Томасом Айгнером из Венской консерватории – исследователем и знатоком «российского периода» в жизни великого австрийского композитора и музыканта. Господину Айгнеру удалось найти и изучить документальные материалы о многолетних гастролях Штрауса в России. Темой этой на удивление мало кто по-настоящему интересовался: лежали себе и пылились бесценные документы, ноты, фотографии в российских государственных архивах и частных собраниях. Материалов, касающихся Штрауса, оказалось так много, что ученому из Австрии понадобилась не одна поездка в Санкт-Петербург, чтобы все это освоить, классифицировать и обдумать. Результатом исследований стала книга Томаса Айгнера «Ольга Смирнитская», вышедшая в свет на немецком языке в июне 1998 года в Вене. Именно о ней мы с господином Айгнером и беседовали.

…Иоганна Штрауса, впервые приехавшего в Россию на гастроли летом 1856 года, русская публика легко и весьма непринужденно сразу же переименовала в Ивана Страуса. В афишах, расклеенных по всему городу, так прямо и сообщалось, мол, в «Павловском воксалъ в субботу, 1-го августа, данъ будетъ въ пользу капельмейстера Ивана Страуса большой музыкальный и увеселительный праздникъ съ