Читать книгу "Влечение. Истории любви - Ирада Вовненко"

Ангелина Витальевна объяснила ей, что наносить духи нужно в такие места, где хорошо прощупывается пульс, – на шею, запястье.

– А где у меня можно обнаружить пульс еще? – игриво спрашивала Соня у Сергея. Они встречались теперь ежедневно в его квартире на первом этаже, и даже на доисторической кровати с никелированными шарами. Кровать не смущала Соню совершенно, как не смущало ее и все остальное.

Возвратившись из школы, они аккуратно снимали форменные одежды и укладывали их слоями: Сонино платье, Сергеев пиджак, Сонин фартук, Сергеевы брюки, и это им казалось необыкновенно веселым и возбуждающим.

Затем они прыгали на эту самую доисторическую кровать и «узнавали друг друга ближе», как остроумная Соня определила род их занятия. Она перестала закрывать глаза и рассматривала Сергея и себя с нежностью и любовью.

Сергей любовался своей Соней, как любимой картиной, заранее одобряя каждый ее поступок. Она же распускала волосы, красила губы в ярко-алый цвет и притворялась распутницей. Почему всем девочкам так хочется изображать распутниц?

Помимо всего прочего, Соня всерьез надумала заниматься журналистикой. Были поданы документы в университет, успешно сданы экзамены – выпускные и вступительные. Сергей стал курсантом военного училища. Его мать не могла нарадоваться на сына, тот не пил, не курил, зарабатывал и относился к ней очень хорошо, часто она говорила своей сменщице, бабке Зинаиде: у других-то, профессоров, пацаны – шпанашпаной, а мой-то, посмотри!..

В августе Соня вместе с мамой отправилась отдохнуть на юг, в Крым. Поездка планировалась давно. Прощание с Сергеем было очень нежным, он целовал Сонины тонкие пальцы и долго не мог оторваться.

В холле южного пансионата внимание Сони привлек представительный мужчина в дымчатых очках и дорогих редких джинсах, очень похожий на известного телеведущего Влада Листьева, какой-то лже-Листьев, подумала Соня. Лже-Листьев не отводил от нее тяжелого пристального взгляда, ожидая, пока приветливая служительница в цветастом сарафане не оформит его документы. Взгляд Соне скорее понравился. Определенно понравился. Она повела плечами и тряхнула гривкой волос. Мужчина усмехнулся и сказал что-то стоящему рядом мальчишке в клетчатых шортах. Тот сорвался с места, выбежал на улицу, лишний раз прокрутившись в блистающем стеклом и металлом турникете дверей. Вернулся буквально через пару минут, держа в руках тяжелый южный букет роз – такие падают к ногам со стуком. Лже-Листьев букетик к Сониным ногам не бросил, но подошел и вручил, внимательно разглядывая ее розовеющее от смущения нежное лицо.

– Я сидел у окна в переполненном зале, где-то пели смычки о любви, я послал тебе черную розу в бокале золотого, как небо, аи[4], – красиво продекламировал он и добавил в прозе: – А шампанского мы еще с тобой выпьем, обещаю...

Резко развернулся на каблуках и отошел. Соня зачарованно наблюдала за тем, как он широко шагает и красиво закуривает необычную коричневую сигарету.

– Это знаменитый журналист, – сказала ей приветливая служительница в цветастом сарафане, – он постоянно у нас отдыхает. Говорит, что работает за границей, то Европа, то Америка, и его усталое сердце просит спокойного отдыха на родине...

Соня преисполнилась уважением. Европа и Америка казались ей одинаково удаленными и недостижимыми. Уронила лицо в букет. Втянула сладкий запах. «Наверное, – подумала она, – у всех журналистов модно быть похожими на Листьева...»

Приветливая служительница чуть наклонилась и добавила подробностей:

– У него бывшая жена с дикими амбициями, нынешняя любовница очень богатая, но замужем, а вообще – он ужасный бабник, конечно...

Море поразило Соню. Никогда до этого она не видела его и не могла даже представить себе такого грандиозного великолепия. Жадно вдыхая древний соленый воздух, она не отводила глаз от береговой кромки, от маленьких волн, нежно целующих ее босые ноги.

Вечерами она подолгу сидела на пустынном пляже, без топчана, без полотенца, и выглаженные водой серые камни мягко отдавали ей тепло, полученное за день. Солнце неизменно ныряло в море, становилось темно, воздух ощутимо дрожал от пения невидимых цикад и прочих южных насекомых с цветными крыльями.

Ангелина Витальевна удалялась в номер, она уставала за длинный жаркий день, а на разобранном диване ее ожидал любимый Кортасар.

В один из таких вечеров к Соне подошел лже-Листьев, в руках его была бутылка шампанского и два бокала на тонких извитых ножках. Соня удивленно поздоровалась, неожиданно смутившись своего почти обнаженного тела – четыре цветных треугольника, смешные бантики, разгоряченное тело, живая плоть. Он сел рядом. Откупорил бутылку. Поднял плоский камень и подбросил несколько раз вверх.

Взволнованная и возбужденная, Соня выпила залпом фужер вкусного новосоветского шампанского и потом сразу – еще один. «Ну и что такого, – подумала она несколько самоуверенно, – что про него болтают всякую ерунду, это от зависти...»

Лже-Листьев положил смуглую, поросшую темными волосками руку ей на тонкое колено. Помолчал значительно, потом хорошо поставленным голосом произнес красивое:

– Вечер нежный. Сумрак важный. Гул за гулом. Вал за валом. И в лицо нам ветер влажный бьет соленым покрывалом...

– Это стихи? – глупо спросила Соня.

– Мандельштам, – ответил мужчина, – стихи. Нравится? Бери еще. Маком бровки мечен путь опасный... Что же мне, как янычару, люб этот крошечный, летуче-красный, этот жалкий полумесяц губ?..[5]

– Ну и как нас зовут? – спросил он, погладил ее по теплой щеке и обвел кончиком пальца контур рта.

– Соня, – пробормотала Соня.

– Привет, Соня, – засмеялся лже-Листьев; его рука со щеки переместилась на нагретый девушкин затылок, пару минут поиграв с длинными локонами, красиво растрепанными. Он накрутил их на свое запястье, Соня взвизгнула от боли, тогда он неторопливо вытащил из кармана нечистый клетчатый носовой платок и с силой запихнул ей в рот. Кричать она более не могла, слезы боли полились из глаз, захлюпало в носу, стало трудно дышать. Соня очень испугалась, не дышать оказалось очень страшно, с силой закрыла глаза. Может быть, подумала она на границе реальности, мне повезет, и я сейчас умру.

Она уже лежала, распластанная, на камнях, лже-Листьев расстегнул ширинку курортных белых штанов и грубо вломился между ее бедер. Соня не умерла.

Немного придя в себя, она вытащила мерзкий платок изо рта, склонилась, и ее вырвало, чуть позже – еще раз. На дрожащих ногах подошла к морю, зачерпнула нагретой соленой воды, умыла лицо, прополоскала рот, снявши поруганный купальник, смыла кровь с загорелых ног.

Лучше бы мне все-таки умереть, подумала еще раз отстраненно и деловито, зашла в воду, поплыла. На каком-то расстоянии, таком значительном, что огни города казались далекими планетами, неизвестно существующими ли на самом деле, она перестала грести и легла на спину.