Читать книгу "Солнцеравная - Анита Амирезвани"

падение. Одних обвинили в причастности к богохульной или еретической секте и казнили. Другой воспылал страстью к любимому слуге шаха и был убит. Еще один проворовался и был позорно изгнан. Пока я читал эту историю людских злоключений, мое сердце плакало кровью от сочувствия. Сколь многие ушли дорогой моего отца!

Наконец я добрался до списков счетоводов, писцов и историков. Руки мои дрожали, когда я изучал этот лист. Заслужил ли мой отец внесения в летопись, мне не было известно. Летописцы очень часто завершают списки фразой «Никто из прочих не стоит упоминания» или чем-то сходным.

Но вот мое сердце словно замерло в груди.

Мохаммад Амир-и-Шираза:

Родился в Казеине, служил шаху двадцать лет, стал одним из его главных счетоводов. Многие сослуживцы отмечали точность его счетов и спорое исполнение дворцовых дел. Казалось, ему было суждено подняться высоко в ряду чиновных людей, но однажды он был обвинен в преступлениях против шаха и казнен. Позже возникали сомнения в справедливости обвинений. В своей мироозаряющей милости шах не казнил обвинителя, но на такое его решение могло повлиять обстоятельство, что у того человека были могущественные союзники, которых шах не пожелал оскорбить. Лишь Богу ведомо точное состояние дела.

Почему, о почему летописец не упомянул имени того придворного? Каково было его положение, если даже шах его не наказал?

Я решил рискнуть и спросить Эбтина. Поманил его, и он приблизился с недовольным вздохом.

— Видишь это описание?

Он вгляделся и поднял глаза. Я никогда не видел, чтоб человек читал так быстро.

— Ну и что из того?

— Как имя придворного?

— Откуда мне знать?

— Бога ради, ты же историк!

— Если оно не записано, это значит, нам неизвестно. Где взять время бегать и выяснять подробности о второразрядном чиновнике? Потом всем будет наплевать на этого Мохаммада Амира.

Я встал так резко, что толкнул столик и лист рукописи скользнул на пол.

— Мне не наплевать!

Историк нагнулся подобрать страницу и, выпрямляясь, наступил на край длинного халата.

— Да ты его помял, ишак! Говорил я тебе: аккуратнее!

— Так же, как ты с подробностями?

Он обругал меня, и я ушел, с изумлением видя, что концы пальцев у меня окрашены красным, словно я окунул их в кровь моего отца.

Исмаил написал Пери, что получил ее письмо и что незамедлительно отбудет из Кахкахи для восстановления своего полноправного положения в столице. Когда он впервые услышал о смерти отца и Хайдара, то приказал запереть дверь крепостной тюрьмы, уверенный, что это обман, и ждал, пока перед воротами крепости не собралась преданная ему знать. Когда они подтвердили это известие, он разрешил отпереть двери. Он писал, что жаждет увидеть сестру после многолетнего отсутствия и что благодарит Пери за поддержку. Письмо было подписано: «Твой любящий брат».

Пери была тронута этим ласковым приветствием.

— Он кажется тем же львом, которого я помню! — сказала она, и глаза ее налились слезами облегчения.

Но это было все, что мы получили от Исмаила за много дней, пока Султанам не сообщила нам, что он решил задержаться в Кахкахе, дабы знать могла нанести ему визиты. Когда он опять не появился, мы выяснили, что он заехал в Ардебиль, на родину своих предков — посетить их гробницы, — и задержался дольше, чем рассчитывал, не давая знать, когда же наконец приедет.

У Пери не оставалось выбора: она взвалила на себя всю ответственность за управление дворцом. По ее приказу кухни были вновь открыты, и обитатели дворца благодарно наполняли свои желудки. Дворцовая лечебница возобновила прием, больные получали утешение от священнослужителей, а мертвых погребали по обычаю. Таккалу уехали из города навстречу Исмаилу, и убийства в городе прекратились.

Несмотря на то, что дворец снова ожил, нам не было покоя, потому что он кишел сплетнями. Мать Хайдара, Султан-заде, разъяренная убийством единственного сына, всеми силами старалась через своих сторонников отыскать достойного противника Исмаилу, в том числе и затем, чтоб расстроить планы Султанам. А группа знати прикидывала возможности сплочения вокруг Мустафа-мирзы, пятого сына покойного шаха, чтобы возвести его на престол.

Когда я проходил мимо людей в садах, они отводили глаза, не зная, кто будет следующим повелителем и не ответят ли на их доверие новым предательством.

Однажды утром, еще до рассвета, я наткнулся в бане на Анвара. Он подскочил в воде — черные колени согнуты, мускулистые руки готовы отразить нападение — и испустил боевой клич такой свирепости, что моя кровь заледенела. Осознав, что это всего лишь я, он плюхнулся обратно, расплескав добрую половину воды.

— Только идиот мог так подкрадываться ко мне, — проворчал он.

Когда я пересказывал Пери дворцовые слухи, тень горя легла на ее лицо.

— Почему Исмаил не торопится? Я снова написала ему, что он должен заявить права на престол, а он все шляется по стране! Отчего он так упрям?

— Владычица моей жизни, вы должны преодолеть сплетни, — сказал я. — Люди заподозрят, что никто не имеет власти, и отдадут свою поддержку другому.

Пери вздохнула:

— Немыслимо потерять трон сейчас — именно тогда, когда он в наших руках…

— Тогда мы должны убедить знатных мужей, что выбора нет.

На следующем собрании Пери поклялась всем, что ее брат на пути в Казвин с армией в двадцать тысяч воинов.

— «Сестра моего сердца, — громко читала она письмо, которое мы вместе сочинили накануне, — дарую тебе право повелевать, как считаешь нужным, пока я не явлюсь взойти на трон. Не допускай никакого противостояния тех, кто захочет попытаться остановить мое восшествие, заповеданное Богом». — Она сделала паузу для внушительности. — «Если пожелаешь не верить мне, можешь объяснить свои причины новому шаху и узнать, чем он ответит на твое неподчинение».

Голос ее полнился властностью, каку великих ораторов, заставлявших слушателей признавать справедливость их доводов. Его мощь бушевала в моем сердце, я готов был сражаться за все, что прикажет она. И не только я. Ибрагим-мирза тихо сказал Шокролло:

— У нее это есть — фарр[5] царей. Не перечь ей.

Шамхал-хан и Маджид обменялись восторженными взглядами; Маджид вскочил, его лицо светилось торжеством, и повторил вслух сказанное Ибрагимом другому знатному мужу, и слова переходили из уст в уста. Я не мог сдержаться — эти же слова я повторил эмирам, что сидели. Их лица смягчились: они глядели на бархатный занавес и славу за ним.

— Шокролло-мирза,