Читать книгу "Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны - Наталья Борисовна Граматчикова"

начала 1920‐х годов И. В. Кузнецов (с. 32). Он не скрывает, что антоновское выступление[231] легитимировало насилие по отношению к артели со стороны обычных крестьян («зеленых») из окрестных деревень и даже односельчан. После одного из налетов и гибели участника коммуны И. С. Шамшина «разгром хозяйства довершали более мелкие бандитские группы, главным образом из соседних сел Цветовки и Пичаева. Участвовали в этом деле и просто местные граждане, охочие до чужого добра» (с. 33). Чуть ниже автор воспоминаний сетует, что «налаживая самооборону, мы вместе с тем решали еще одну очень важную для нас проблему: где обосноваться? Для сельского общества мы были — отрезанный ломоть» (с. 41).

Противостояние между красноармейцами и антоновцами в одном из центров боевых действий, Жердевском районе, занимает автора меньше, чем противостояние с собственными (самыми близкими) соседями. Описание причин и обстоятельств этих двух конфликтов сильно различается и стилистически, и на уровне объяснительной модели. В единственном общем рассказе об антоновцах И. В. Кузнецов оставляет привычный ему бодрый деловой стиль изложения, резко меняя и риторику, и ритм письма: «Надо сказать, что конец 1920, начало 1921 года были в наших краях временем наивысшего обострения классовой борьбы. Руководители антоновского мятежа ставили своей задачей свергнуть Советскую власть путем „взрыва изнутри“, восстановить буржуазные порядки, Советы на местах заменить эсеровскими комитетами. Антоновские отряды внутренней охраны контролировали большую часть Тамбовской губернии и практически всю территорию Борисоглебского уезда. Исключение составляли лишь некоторые крупные города и железнодорожные узлы. Из многочисленных разрозненных отрядов Антонов пытался сформировать централизованную армию. В поисках оружия и боеприпасов производились налеты на склады и железнодорожные эшелоны. Одно время бои шли за ж.-д. станцию Токаревка — это в 10–12 километрах от Новорусанова. Антонов похвалялся, что скоро захватит Тамбов» (с. 36). Антоновское восстание и по целям, и по лозунгам оказывается далеко и почти нерелевантно для происходящих в Новорусанове и его окрестностях событий. В тех редких случаях, когда «бандиты» выступают как организованная сила, связь их с антоновцами не акцентирована: «Бандиты, между тем, все наглели. Открыто приезжали в Новорусаново, забирали у членов артели, как у своих данников, что вздумается: шубу — так шубу, валенки — так валенки, поросенка — так поросенка» (с. 36).

Изображение врагов артели у Кузнецова обычно обезличенно. Собственно бандиты у И. В. Кузнецова — люди, далекие от идеологии. Их объединяет склонность к насилию, нелюбовь к артельщикам, яркие лидеры (среди последних — житель Поляны Зот Колосков, «какая-то Маруся», братья Наносовы из Русанова, полянцы Токарев, Гусев и Иванов). Другой группой врагов являются кулаки. В воспоминаниях нет ни одного образа кулака. Как и антоновцы, они становятся коллективной силой, чья задача — установление эсеровской власти. Но поименно кулаки нигде не названы. Несколько сменяется тон при рассказе о троих новорусановских крестьянах-бедняках, последовавших за восставшими: «И только трех юнцов, причем, что обиднее всего — детей местных бедняков, антоновцам удалось сбить с толку, вовлечь в свои ряды. Участь этих парней, которые начали службу новым хозяйствам с грабежей и насилия, была печальна — их взяли, вывели в поле и порубили чоновцы при первой же облаве» (с. 47). Рядом с этой фразой в воспоминаниях есть рукописное дополнение (очевидно, сделанное уже после 1987 года): ″Это Петька Троцкий (Рязаин), Коля Фадеев (Шестаков), Дмитрий Гужов (″ (скобка в рукописи не закрыта. — Н. Л.) (с. 47). На уровне родной деревни конфликт теряет абстрактность, восставшие (и их семьи) предстают более очеловеченными, чем безымянные «чоновцы», которые их рубят в поле.

В приведенной выше цитате о чоновцах можно уловить некое отстранение И. В. Кузнецова от сил, подавлявших восстание. Это подтверждается другими ситуациями взаимодействия артельщиков с красноармейцами и их союзниками. Так, при штурме деревни Натальевки артельщикам помогают «член Жердевского ревкома Д. К. Калмыков с сопровождающими его четырьмя красноармейцами» (с. 46) — банду удалось прогнать из деревни, однако на этом альянс закончился. Автор не рассказывает ничего ни о помощи красноармейцев, ни о том, что это были за люди. Описывая аресты в окрестных деревнях (в 1922 году в Поляне арестовали за контрреволюцию 35 человек и расстреляли семерых, в Цветовке арестовали 43 человека, двоих расстреляли), И. В. Кузнецов не называет исполнителей «прочесывания» деревень, лишь орган — Жердевский ревком. Связь между артелью и советской властью, осуществляющей карательные меры, очень условна — есть лишь упоминание, что в революционном трибунале, судившем повстанцев, был представитель артели В. Н. Шамшин. Любопытно в описании большевистской стороны конфликта и то, что казненные бандитами красноармейцы и продотрядовцы, герои почти всех современных памятников, посвященных событиям восстания, здесь не упоминаются вовсе. Главная жертва бандитов — коммунар Иван Шамшин, убийство которого кажется столь же бессмысленным, сколь и кровавым. «Конная группа в несколько человек подъехала к крыльцу и потребовала, чтобы к ним вышел председатель артели П. М. Рязанов. Через него они потребовали, чтобы на крыльце появился и один из молодых ее членов И. С. Шамшин. Смысл вызова для многих был ясен. Как только Шамшин шагнул через порог под дула обрезов, раздался залп… Иван Семенович Шамшин являлся рядовым ее [коммуны] членом. Но всего недавно он был балтийским матросом… Само присутствие в артели представителя революционной Балтики вызывало ярость» (с. 33).

«Свои» в изображении Кузнецова — это практически исключительно «дачники». Основные действующие лица в период восстания — это представители трех семей: председатель коммуны Петр Михайлович Рязанов и его жена, многочисленные отпрыски рода Шамшиных (погибший Иван Семенович, Петр Сергеевич, ребята Паша и Яша, Никифор Ильич Шамшин, владелец самой капитальной постройки артели в Новорусанове, представитель сообщества в ревтрибунале и председатель с 1922 года В. Н. Шамшин), семья Быковых (М. П. Быков — заведующий хозяйством артели). В тексте упомянут лишь один родственник Кузнецова — брат Алексей, выпоротый бандитами (взамен смертного приговора). И. В. Кузнецов очень осторожно и безэмоционально описывает конфликты в коммуне и лишь относительно одного из них — формирования альтернативной коммуны «Дача-2» и ее распада — замечает с горестью: «В мире стало четырьмя единоличными хозяевами больше» (с. 51). В целом же история коммуны предстает как история слаженной работы нескольких семей и их противостояния окружению.

Ментальная география восстания в изображении И. В. Кузнецова довольно специфична. Само Новорусаново ввиду «стойкости членов артели в борьбе с врагами советской власти» (с. 46) оставалось «красным», несмотря на попытки «кулачья» заменить большевистский совет эсеровским. Важные для обороны пункты в Новорусанове (мельница, «старинная каменная изба со стенами изрядной толщины» в центре села на возвышенности) безраздельно контролировались артелью. Тем не менее и среди новорусановцев нашлись люди, готовые участвовать в разграблении имущества артели и даже завербованные «повстанческой армией» (с. 46). Окружающие Новорусаново хутора — в первую очередь Телков хутор — своего рода форпосты