Читать книгу "Возраст Суламифи - Наталья Миронова"

Лина протиснулась мимо них и ушла.

Она вышла на заднее крыльцо и села на завалинку. В голове было пусто, а сама голова тяжелая, как камень. И опять поташнивало. Что теперь делать? Надо уезжать отсюда, но, пока съемки не закончатся, никто не уедет. Самой нельзя – несовершеннолетняя. «Это возраст Суламифи», – вспомнилось ей. Интересно, что это значит. А впрочем, нет, неинтересно. Дать телеграмму отцу? Это надо ехать в Зарасай, ближе почты нету. Или есть? Кажется, тут где-то есть поселок, километрах в двадцати от хутора. Пешком не дойти. А если встать утром рано?..

Человек обычным шагом проходит четыре километра в час. За пять часов… У Нелли новое увлечение: делать по два шага в секунду. Говорят, очень помогает сбросить вес. Но если делать по два шага в секунду, моментально выбьешься из сил. Можно одолжить у Дануты с Терезой велосипед. Или попросить, чтобы Ионас отвез на машине. Или на мотоцикле, у них и мотоцикл есть. Да нет, ерунда все это, у нее же денег нет на телеграмму. Натуральное хозяйство, они в пятом классе проходили. Денег у них попросить? Не хочется… И что писать в такой телеграмме? «Папа, забери меня отсюда, меня пытались изнасиловать»?

Из дома вышел Ольгерт, сел рядом с ней на завалинку и закурил. Ольгерт курит «Данхилл» с коричневым фильтром, в России таких сигарет пока нет, но он же иностранец. И здесь, в Литве, он у себя дома. Сигареты жутко крепкие, но пахнут приятно. Впрочем, Лина сидела, отвернувшись, не глядя на него, и упорно молчала.

– Так и будем в молчанку играть? – заговорил Ольгерт. – Я тебя понимаю: злишься. Ну злись, имеешь право. Но и ты меня пойми, девочка: ты ж меня без ножа режешь. Нам каждый день простоя знаешь во что встает? Я должен закончить фильм, я под него деньги занял, это ты понимаешь? Чужие деньги. Их надо вернуть. Съемочная группа… В чем они виноваты?

В работе над фильмом участвует чертова уйма народу. Одних продюсеров штук пять: линейный, исполнительный, креативный и еще какие-то, Лина всех не помнила. А еще администраторы, помощники, ассистенты, – не путать, это разные должности! – операторы, осветители, дольщики… Дольщик – это не тот, кто пай в деле имеет, это тот, кто операторскую тележку возит. Тележка называется «долли». И есть еще водители, обычные шоферы, они баранку крутят. Костюмеры, гримеры, бутафоры. Звукооператоры – целый цех. Есть еще и каскадеры, вот в их картине, например, есть. Урода Валдиса дублируют и еще кое-кого из персонажей. Да мало ли кто еще! Недаром титры кинофильма растягиваются на километр. Всех надо упомянуть. Как ни скромна роль какого-нибудь дольщика или водителя, а без него «кина не будет», как шутил когда-то Савелий Крамаров.

Но Лина упрямо покачала головой.

– Не буду я с ней сниматься, хоть убейте. Не буду ее обнимать и звать мамой. Слушайте, – вдруг повернулась Лина к режиссеру: собственные слова навели ее на мысль. – А может, вы другой финал снимете? Пусть меня убьют. Пусть застрелят прямо у нее на глазах. Выйдет очень драматично.

– Ты так жаждешь умереть? – усмехнулся Ольгерт. – Не рановато ли – в тринадцать лет?

– Это возраст Суламифи, – сказала Лина. – Только я не знаю, кто она такая.

– Почитай у Куприна. Так и называется – «Суламифь». Да, ей было тринадцать лет, и ее убили. Она была женой царя Соломона.

– В тринадцать лет? – ахнула Лина.

– На Востоке девушки рано созревают. Но ты на нее ни капельки не похожа. В общем, не морочь мне голову, мне надо, чтобы мать и дочь встретились. В этом весь смысл, не могу я менять сценарий. Послушай, – заговорил он горячо, – я этого гада Валдиса урою. Прости, надо было тогда тебя послушать, а я, дурак… Думал, он до края не дойдет. «Возраст Суламифи»! Вот сволочь! Но ты все-таки меня послушай, – повторил Ольгерт, – я знаю, как тебе плохо. Ну и чего ты хочешь? Чтобы всем было плохо? Всю группу хочешь наказать? Валдис к тебе больше близко не подойдет, я обещаю.

– Да при чем тут Валдис… – рассеянно откликнулась Лина, не отвечая на основной вопрос. – Валдис просто болван.

– Ты ее винишь? – уточнил Ольгерт, вглядываясь в профиль девочки. – Думаешь, она это подстроила?

– Не знаю, – устало вздохнула Лина. – Нет, она не подстраивала, но она была там, видела, что он пьян, и бросила меня одну. Я не хочу об этом говорить. Пожалуйста, отправьте меня домой! Я хочу к папе! Ну придумайте что-нибудь, вы же режиссер, вы все можете!

Опять он усмехнулся.

– Далеко не все, и ты прекрасно это знаешь. Хорошо, а если не с ней? Нам с тобой одну сцену доснять осталось, будешь работать, если не с ней?

– А как? – спросила ошарашенная Лина.

– Моя забота. Мне главное, чтобы ты согласилась. Ну так как? Будешь, если не с ней?

Лина помолчала. На двор вышла Тереза вывешивать ее выстиранный сарафан и приветливо помахала им.

– Вот если б вы Терезу снимали… Она такая хорошая, такая красавица! Она куда больше подходит. Уж получше Нельки.

Тереза и впрямь красавица, просто загляденье. Высокая, стройная, натуральные, без всякой краски, льняные волосы, правильные черты, яркие голубые глаза. Как у Пушкина: «Нет на свете царицы краше польской девицы». И при этом Тереза простая, милая, добрая, никого из себя не корчит.

– Ну, во-первых, она не актриса, – начал Ольгерт.

– А Нелька актриса? – язвительно спросила Лина.

– Да, представь себе. – Ольгерт не стал говорить Лине, что ему нужна была звезда, громкое имя, узнаваемое лицо, иначе не было бы финансирования, а Нелли с ее внешностью девушки на коробке сыра «Виола» идеально подходила по типажу. И еще, что она, находясь в простое, была сговорчивей в смысле условий и денег. Нелли и на участии дочери в съемках настояла главным образом потому, что Лине тоже полагался гонорар, а раз она несовершеннолетняя, деньги автоматом доставались матери. – Во-вторых, – продолжал Ольгерт, – я твою Терезу увидел только здесь, когда поселил вас на этом хуторе. А в-третьих, она слишком молода. У нее не может быть дочери такого возраста. Но она могла бы стать дублершей, рост и фигура подходят. Если она согласится… Или кого-нибудь из группы попробовать… Ты-то согласна?

Он осторожно обнял Лину за плечи и вдруг нащупал под платьем повязку.

– А это что такое?

– Это так, ничего, – смутилась Лина. – Я за сучок зацепилась.

– Плечом? А ну покажи!

– Что, прямо здесь раздеваться? Нелька так и сказала: пора привыкать.

– При мне можно.

Циничная усмешка Ольгерта погрустнела. Лина до сих пор вообще не задумывалась о таких вещах, а тут вдруг сообразила, что ему, может, и не в радость роль, навязанная случайной игрой каких-то природных сил. Ей не хотелось ничего об этом знать. Ольгерт хороший и, как она только что поняла, несчастный человек.

Ольгерт как будто угадал ее мысли и опять улыбнулся по-прежнему. Губы у него при этом почти не двигались, усмешка вспыхивала в веселых рыжих глазах.