Читать книгу "Чертовка или укрощение строптивой - Желана Соколова"

А еще я просил не торопиться и не гнать. Все по штрафам пойму. Уведомления приходят практически сразу.

Эту ночь я опять не спал, отключившись где-то под утро.

Ведь как же все хорошо было, сука! Как так-то?! Все просрать…

Очередная волна воспоминаний захлестнула. Перед глазами мелькали словно кадры кинопленки.

Охладившись под душем, и подрочив заодно (чего уж?), поспешил на кухню к новоприобретенной хозяюшке. Циничное, но актуальное понятие для нашего времени понятие «тест-драйв», мне было не по душе, но я как-то не заморачивался по этому поводу. А тут неприятно резануло по ушам, когда эти слова прозвучали из уст Василисы.

В проёме задержался, резко притормозив. Девчонка явно не видела и не слышала моего приближения, зажигательно двигая попой в такт музыке, раздающейся из динамика её смартфона и умело переворачивая блин на сковороде. Длинная юбка колыхалась завораживающе, босые ноги отбивали такт по полу розовыми пятками.

Думаете, она зажигала под современный мотивчик, какой-нибудь рэп? Ага, как бы не так. Антонов, тот который Юрий, любимый певец моей матери, кстати. «Море, море» закончилось, далее зазвучала «Золотая лестница», а я тихо охреневал от увиденного.

Во-первых, это смотрелось красиво, а во-вторых, странный выбор музыкального сопровождения меня немного выбил из колеи и всколыхнул воспоминания по матери. Она также, включив давно заезженную пластинку, могла торчать у плиты, и жарить мегатонну блинчиков.

Каким чудом у меня мука на кухне завалялась?

— Ой! — обернулась резко Василиса и вздрогнула, заметив меня на пороге.

Справившись с собой, обворожительно улыбнулась, махнула рукой на стул, типа садись давай, чего встал истуканом.

— Что это? — послушно сел за стол, увидев перед собой непонятный белый кругляш на тосте.

Ну, не гурман я, чё.

— Яйцо-пашот, попробуй, — суетливо пробормотала Вася, заправляя выбившуюся прядь волос за ухо. — Я сама недавно его открыла, любопытство взыграло, что это за блюдо такое? Вот… Научилась его делать. Мне понравилось.

— А почему себе не сделала?

— Ну, у тебя в холодильнике было только три яйца. Остальные два использованы на блинчики.

— Пополам? — предложил я.

— Давай. Только оно сейчас растечется, аккуратней. На хлебушек, на хлебушек, — давала ц.у., успевая снять с огня сковородку, и завершая готовку блинов.

— Держи, прекрасная, — подаю ей тост с половинкой.

— Спасибо, — принимает она из моих рук хлеб.

Наши пальцы соприкасаются, она дергается, словно её ударило разрядом. Я ловлю её руку вместе с тостом, чтобы этот странный бутерброд не упал на пол. Залипаем, глядя друг на друга. Её зрачки расширены, крылья носа подрагивают. Черт, у меня опять стояк! Что за девчонка?

Моргаю, и отпускаю её руку.

— Странный выбор песен. Решила устроить дискотеку восьмидесятых? — улыбаюсь, пытаясь спасти нас от неловкости.

— Вроде того, — дергает уголком губ. — Не обращай внимания, я немного с прибабахом.

— Я заметил.

— Не обязательно было со мной соглашаться, — тут же перестает улыбаться. — Критиковать мою персону только мне и дозволяется.

А девочка с прибабахом еще и обидчивая. И ранимая, значит.

— Буду знать, — протягиваю руку к её руке и поглаживаю успокаивающе ладошку. — Не дуйся, я ничего такого не имел в виду. У меня мама Антонова обожала. Ты мне ностальжи прямо устроила.

— Обожала, — задумчиво повторила она. — Это значит…Ой, прости, — покраснела.

— Не извиняйся, ты права, мамы больше нет.

— Я не хотела, не знала, — начала она панически оправдываться, чуть ли не заикаясь.

— Василиса, все нормально. Ты мне детство напомнила. Антонов, блинчики, м-м-м, — снова приступил к поглощению завтрака, схватив руками блин с тарелки и хорошенько обмакнув тот в сметане, с великим удовольствием отправил в рот. — Не раздражаю? — хмыкнул, задавая актуальный вопрос, припомнив кое-какие слова Василисы по этому поводу, при этом активно пережевывал блин.

Приборы? Вилка, нож? Не, не слышал. Не в ресторане, и не на приёме у английской королевы, чтобы разводить церемонии. Я парень простой, делаю, как мне удобно.

— Нет, красиво жуешь, — заметно отпускает её от напряжения. — Хорошо, что я у тебя вызвала светлые воспоминания. Сразу видно, что маму ты любил.

— Да, любил, — соглашаюсь с ней, почти не хмурясь от несправедливости, почему хорошие люди уходят от нас так быстро? Скорее испытываю светлую грусть, как правильно заметила Василиса.

— А твой отец? — осторожно задает вопрос она, словно чувствует, что я ему не обрадуюсь.

— Жив-здоров, не кашляет, — грубо отвечаю я, с ехидством.

Это выходит на автопилоте, не задумываясь, что эту грубость девушка может принять на свой счет.

— Он не знал о моем существовании до недавнего времени, — спешу пояснить я. — Теперь он пытается наверстать, но мне не очень-то нужны его запоздалые подачки.

— Понятно, — прячет она взгляд от меня.

— Что тебе понятно? — я вроде пытаюсь быть мягче, но от чего-то завожусь, что интонации моего голоса звучат жестче, чем мне бы хотелось.

Что-то нас куда-то не туда понесло и утро перестало быть томным.

— Понятна твоя обида на отца и твоя любовь к маме.

— Хочешь сказать, что я маменькин сынок? — придурок, млять!

— Не кричи на меня, пожалуйста, — побледнела лицом Василиса, и вся, как-то скукожилась под моим недовольным взглядом. — Если тема разговора неприятна, просто скажи мне об этом, я не умею читать мысли. Как, впрочем, и ты, иначе бы не делал далеко идущие выводы.

— Извини, чет я и правда затупил. Давай закроем тему о моем отце, ладно?

— Хорошо, — соглашается она. — Извини, если наступила на больную мозоль. У меня вот с мамой напряженные отношения, она…понимаешь, тоже часто кричит… а я не люблю скандалы, меня они нервируют. Поэтому давай сразу договоримся, решать все мирно, без эмоций. Если ты не передумал, конечно? — в конце добавляет уточнения, явно опасаясь, что я откажусь от её предложения.

Черт! Девочка, не надо меня бояться. Мне же наоборот импонирует твоя чрезвычайная разумность. Ната бы сразу крик подняла, если что не по ней, сделала бы меня виноватым. Никакого конструктива с ней не было и в помине. И «маменькиным сынком» как раз она меня и называла.

— Я понял, малыш, не кричать, не критиковать и договариваться. Ты мне все больше нравишься, Василиса.