Читать книгу "Жизнь Пи - Янн Мартел"

– Отец где-то здесь?..

– Наверное…

– Завтра утром увидимся.

– Да, Мамаджи.

– Я тут, Писин!

Я так и замер, не отняв руки от глаз. Этот голос. Привычно странный, странным образом привычный. Губы мои сами собой растянулись в улыбке.

– Солям алейкум, мистер Кумар! Как я рад вас видеть!

– Ва алейкум ас-солям. Что у тебя с глазами?

– Ничего. Просто пыль попала.

– Красные они что-то.

– Ничего страшного. И он двинулся было к кассе, но я остановил его:

– Нет-нет, учитель. Вам не надо.

Гордо отмахнувшись от билетера, я провел мистера Кумара в ворота.

Он дивился всему – и тому, как высоки жирафы под стать высоким деревьям, и тому, что у хищников есть травоядные, а у травоядных – трава, и тому, как делят между собою день и ночь разные звери, и тому, что острые клювы даны тем, кому нужен острый клюв, а гибкие лапы – тем, кому нужны гибкие лапы. Глядя на его восторги, я радовался от души.

– «Знамения людям разумным»[15], – процитировал он священный Коран.

Мы подошли к зебрам. Мистер Кумар не то что не видел таких созданий – сроду о них не слышал. Он буквально оцепенел.

– Это зебры, – сказал я.

– Их что, раскрасили кисточкой?

– Нет-нет, они такие и есть.

– А если дождь пойдет?

– Ну И ЧТО?

– Полоски не смоются?

– Нет.

Я в тот день захватил несколько морковок. Осталась одна – крупная, крепкая. Я достал ее и протянул было мистеру Кумару, но тут откуда-то справа донесся скрип гравия. К нам приближался, прихрамывая и переваливаясь по обыкновению, мистер Кумар-учитель.

– Здравствуйте, сэр.

– Здравствуй, Пи.

Пекарь, человек скромный, но всегда державшийся с достоинством, кивнул учителю. Тот кивнул в ответ.

Умница-зебра заметила морковку у меня в руке и подошла к заборчику, прядая ушами и негромко притопывая. Я разломил морковку пополам: половину – мистеру Кумару, половину – мистеру Кумару.

– Спасибо, Писин, – сказал один.

– Спасибо, Пи, – сказал другой.

Мистер Кумар первым подошел к заборчику и протянул зебре угощение. Толстые, сильные черные губы сомкнулись на куске моркови. Мистер Кумар не отпускал. Тогда зебра впилась в морковку зубами и перекусила ее. Громко похрустела секунду-другую и потянулась за остатком, обхватив губами пальцы мистера Кумара. Тот наконец отпустил морковь и коснулся мягкого носа зебры.

Настал черед мистера Кумара. Он не стал досаждать зебре лишний раз – отпустил лакомство, как только та ухватила его губами. Половинка моркови тотчас исчезла у зебры во рту.

Мистер Кумар и мистер Кумар были в полном восторге.

– Зебра, говоришь? – переспросил мистер Кумар.

– Ага, – кивнул я. – Принадлежит к тому же роду, что осел и лошадь.

– «Роллс-ройс» в мире лошадиных, – добавил мистер Кумар.

– Какое чудо! – сказал мистер Кумар.

– Зебра Гранта, – уточнил я.

– Equus burchelli boehmi, – сказал мистер Кумар!

– Аллахакбар,– сказал мистер Кумар.

– Очень красивая, – сказал я. И мы еще немного постояли у загона.

Глава 32

Известно множество случаев, когда животные устраиваются в жизни удивительнейшим образом. Звери тоже не чужды антропоморфизму – точнее, зооморфизму: это когда животное принимает человека или другое животное за представителя своего же вида.

Самый известный тому пример, и чаще всего встречающийся, – когда собака включает людей в свой собачий мир до такой степени, что начинает видеть в них подходящих партнеров для случки. Это вам подтвердит любой собачник, которому приходилось оттаскивать своего любвеобильного питомца от ноги оскорбленного гостя.

Наш бразильский агути прекрасно уживался с пятнистой пакой – они даже спали вместе, свернувшись в один клубок, пока агути не украли.

О нашем козо-носорожьем стаде я уже рассказывал, и о цирковых львах тоже.

Подтверждаются истории о том, как дельфины выталкивали на поверхность и поддерживали тонущих моряков – точно так же как эти морские млекопитающие помогают друг другу.

Еще я читал о горностае, который подружился с крысой, – при том, что других крыс по-прежнему пожирал, как это и положено горностаям.

Такой необъяснимый сбой в отношениях между хищником и жертвой мы однажды наблюдали и сами. Один мышонок продержался в террариуме с гадюками несколько недель. Другие мыши и двух дней не могли протянуть, а этот бурый Мафусаильчик успел соорудить себе гнездо и набить несколько кладовок крупой, которую мы ему подсыпали, – и шнырял при этом прямо перед носом у змей. Вот удивительно! Мы даже специальную табличку повесили для посетителей. И кончилась эта история тоже занятно: нашего чудесного мышонка укусила молодая гадюка. Может, она не знала, что он на особом положении? Или не успела к нему привыкнуть, как остальные? Одним словом, УКУСИТЬ-ТО она его укусила, но не сожрала. А слопала его, причем немедленно, одна из гадюк-старожилов. Молодая только разрушила чары. И все вернулось на круги своя: впредь ни одна мышь не задерживалась в террариуме надолго – все должным образом исчезали в глотках гадюк.

Новорожденных львят в зоопарках иногда выкармливают собаки. Со временем львята становятся крупней и куда опасней своей кормилицы, но никогда ее не обижают, а она по-прежнему сохраняет спокойствие и чувство власти над выводком. Опять-таки приходится вывешивать специальные таблички, чтобы посетители не подумали, будто собаку бросили львам как живой корм (точь-в-точь, как мы повесили табличку, где объяснялось, что носороги – животные травоядные и коз не едят).

Чем же можно объяснить явление зооморфизма? Неужто носороги не в состоянии отличить большое от маленького, грубую шкуру – от мягкой шерсти? Или тот же дельфин: он что, не понимает, как на самом деле выглядят дельфины? По-моему, разгадка кроется в том, о чем я уже упомянул, – в той частице безумия, что движет жизнью странным, но порой спасительным образом. Бразильскому агути, как и носорогам, нужна была компания. Цирковым львам наплевать, что их вожак – хлипкий человечишка: главное, что вера в него гарантирует им прочный социальный статус и спасает от опасностей анархии. А львята перепугались бы до полусмерти, узнай они, что их мать – собака: ведь это означало бы, что они сироты, а что может быть ужаснее для любого теплокровного малыша? Я и насчет той старой гадюки, сожравшей мышонка, убежден: где-то в недрах ее недоразвитого умишка шевельнулось сожаление – вот, она проворонила что-то важное, упустила случай вырваться из плена одинокой и грубой реальности пресмыкающегося.