Читать книгу "Майор и волшебница - Александр Бушков"

Теперь о второй моей должности, свалившейся на меня совершенно неожиданно, особых забот не доставлявшей, но и не радовавшей, – моя б воля, я бы эти должности не коллекционировал вовсе, но с начальством в армии не спорят, а браво рявкают «Есть!»…

Двенадцать дней назад, когда дивизия была на марше, вынырнул десяток «вертучих», отбомбился и смылся. Обычно от бомбежки «мессеров» вреда было гораздо меньше, чем от «чисто» бомбардировщиков. Как в присказке про свинью: визгу много, а шерсти мало. «Мессер» в модификации истребителя-бомбардировщика нес четыре пятидесятикилограммовых осколочных или одну в двести пятьдесят, а иногда и в триста. С таким бомбовым грузом особенного вреда не наделаешь. Но это как когда…

Вот такую бомбу, то ли в двести пятьдесят, то ли в триста, «мусоршмитт», сука гладкая, и уронил прямехонько на крышу большого трофейного автобуса, в котором почти в полном составе ехал разведотдел дивизии. Двоим только и свезло – остались живыми, но тяжелоранеными. Да еще сейф осколками посекло, но что этой неподъемной немецкой бандуре? И капитаны Анжеров и Митихин уцелели – ехали в других машинах. Ну и пятерка разведчиков. Крепко сомневаюсь, что за штурвалом того «вертучего» сидел какой-то ас-бомбардир, скорее всего случайность, каких на войне хватало, – и трагических, и смешных.

Вот только от того, что это была случайность, нисколечко не легче… Комдив рассудил просто и, нужно признать, толково, как и я бы на его месте: кто из командиров нашей дивизии завязан с делами разведки? Майор Седых, ясен пень. Вот так я нежданно-негаданно и стал в довесок временно исполняющим обязанности начальника разведотдела дивизии. Все равно, сказал комдив, ваш разведбат по прямому назначению последнее время не используется, так что потянете.

Конечно, вопросом этим озаботились не только в штабе армии, но и в штабе фронта, обещали и укомплектовать разведотдел, и прислать мне в замену постоянного начальника.

(Между прочим, я бы с ним местами не поменялся, разве что последовал бы прямой приказ. Тут свои тонкости… Не хочу сказать, что другие дивизионные разведки так уж сработали по принципу «На тебе, боже, что нам негоже», – но все равно, постарались бы к нам откомандировать не первый сорт. Такова уж психология любого толкового командира начиная с отделенного: в подобных случаях самых лучших непременно придержит и в другую часть изо всех сил постарается не отдать…)

Вот так и досталось мне небогатое наследство: Анжеров и Митихин, Мазуров с четверкой разведчиков (тоже изрядный недокомплект) и этот сейф-гробина, из-за которого (секретные же сплошь бумаги) у дома беглого доктора круглосуточно дежурили сменявшиеся каждые шесть часов часовые. К тому же у Анжерова была узкая специализация: он занимался исключительно тем, что принимал и допрашивал «языков» и пленных. Что до Житихина, там вообще полный амбец: раздолбай и бездельник был фантастический, уже стало ясно, что толку от него как от козла молока, начальник разведотдела собирался его в первом же городе, где остановятся, вышибить к чертовой матери, да вот не успел… Комдив об этом знал и в первом же городе отправил Житихина в строй, в один из полков, поставил на роту.

Все эти двенадцать дней работы для дивизионной разведки (точней, ее огрызка) не было – так что все прямо-таки воспрянули духом, когда узнали, что через три дня состоится глубокий поиск. Планировалось взять «языка», предпочтительно икряного – так что и Анжеров ходил повеселевший.

А чтобы не лезть на стенку от безделья, добровольно вызвался мне помогать в муторном и тягомотном деле комендантства. Я ведь был, если вспомнить древнюю мифологию, даже не двуликий Янус, а трехликий, ха! Еще и комендант города, как уже говорилось. Вот в этом качестве мне и пришлось эти три дня работать всерьез. Правда, удовольствия это не доставляло ни малейшего – сплошная мелочовка, бытовуха, которая мне была поперек души, – но куда денешься?

Хорошо еще, что добрых три четверти циркуляра для комендантов меня не касались вовсе. (Между прочим, его стали вручать сразу же, как только мы вступили в Германию и появились первые наши коменданты немецких городов. Значит, разработали заранее, как и детальный план борьбы с возможным немецким широким партизанским движением – был такой, но не понадобился.) Один пример. Ну, скажите на милость, как бы мне «обеспечить сохранность оборудования промышленных предприятий города», если таковых в городишке не имелось совершенно? С одной стороны, гораздо меньше хлопот, а с другой – черт знает какими мелочами приходилось заниматься нам с Анжеровым…

Нескрываемое удовольствие мне доставила только операция «Табличка», которую я первым делом провернул. Четыре «студера» раскатывали по городку, бойцы сшибали и швыряли в кузова таблички с названиями улиц, поименованных в честь Гитлера и его ближайших подельников. Улицы, названные в честь Фридриха Великого и Бисмарка, мы с Анжеровым после короткого совещания решили не трогать. Фридрих, в конце концов – уже седая история, а Бисмарк – вполне приличный человек, перед войной трехтомник его мемуаров у нас издали, а всю войну вещавшее на немецком на Германию московское радио регулярно цитировало те места из Бисмарка, где он призывал земляков никогда не задираться с Россией. Если рассудить, где-то даже и союзник…

На окраине городка четверо проштрафившихся наших солдатиков рыли здоровенную глубокую яму (с большим рвением вырыли после того, как я им сказал, что это будет замена гауптвахты). Туда мы свалили таблички с погаными именами, а заодно портреты нацистских главарей (я издал приказ, чтобы немцы их сдали, и они дисциплинированно натащили кучу к ратуше). С этой сдачей временами случались юморные моменты. Три портрета Гинденбурга мы с Анжеровым, недолго думая, отправили в яму – тоже изрядной сволочью был дед, он Гитлера рейхсканцлером и назначил. А вот старикана, приволокшего парадный портрет последнего кайзера (таких габаритов, что из-под него только дедовы ножки в потертых ботиночках виднелись), поразмыслив, отправили восвояси вместе с портретом – в конце концов, насчет кайзера никаких указаний не было, да и был он для нас с Анжеровым, если подумать, не более чем строчкой из учебника истории, так что пусть себе и дальше висит у старого мухомора, щеголявшего в роскошных кайзеровских (один в один как на портрете) усах, разве что совершенно седых…

Одно отрадно: после битком набитого мелкими (и оттого еще более досадными) хлопотами дня наступала ночь. А ночи, между нами, мужиками, были жаркими. Даже теперь, когда черт-те сколько лет пронеслось, вспомнить приятно. Ох, Линда… Я к тому времени с вескими на то основаниями считал себя опытным мужиком, была у меня и парочка немок, про которых я мимоходом упоминал. Показали кое-что, у нас еще неизвестное, проказницы. Но с этой девчонкой девятнадцати лет я себя не раз чувствовал неуклюжим мальчишкой. Порой даже возникало что-то вроде ревности – кто-то же ее всему этому научил? Я, правда, тут же спохватывался: ревновать было бы смешно и глупо – какие такие у нас отношения, чтобы ревновать? И никогда с ней на эту тему не разговаривал: только болван расспрашивает женщину о своих предшественниках…

И еще кое-что радовало: Линду так до сих пор и не… расшифровали, можно и так сказать. Не дознались, при каких обстоятельствах она со мной оказалась. За эти три дня у меня по разным делам побывало человек двадцать наших офицеров: и батальонных моих, и дивизионных, и из штаба дивизии, и смершевцев. Добрых три четверти из них Линду видели: не мог же я ее держать взаперти в комнате. То она в кухне возилась (двери там не было, только арочный проем), то в резиновых перчатках и фартуке экономки немецкую чистоту наводила, то кофе нам подавала (ничего этого я ей не поручал делать, сама вызвалась. Ну конечно, скучно ей было сидеть без дела, а пойти в этом городишке некуда, разве что к мессе сходила).