Читать книгу "Я был там: история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени - Геннадий Чикунов"

Говорили, что у нее под кроватью обнаружили целый склад человеческого мяса. Ее и двоих ее детей увели куда-то в тот же вечер. По слухам, детей определили в детский дом, а ее по законам военного времени расстреляли. Говорили также, что дети в детдоме просили того мяса, какого им мама давала.

Несмотря на бесконечные бомбежки и обстрелы, страшный голод и беспощадный холод, в окружении покойников и соседстве с людоедкой, мы каким-то чудом дотянули до весны. Ночи были еще холодные, а в безоблачные дни можно было уже погреться на солнце. Оживала природа, а вместе с ней и люди. Большинство из тех, кто еще мог передвигаться самостоятельно, в ясные солнечные дни выходили погреться на солнышке. Все чаще на закоптелых за зиму грязных лицах можно было увидеть улыбку. Несмотря ни на что, люди радовались приходу весны, радовались, что сумели пережить эту адскую зиму, радовались, что на одного врага, каковым являлся холод, стало меньше. С февраля месяца хлебный паек увеличили до 300 г. Несмотря на то, что немцы продолжали атаковать город с воздуха и земли, а голод в союзе с голодными поносами продолжал косить людей, Ленинград с приходом весны заметно оживал. Все трудоспособное население было мобилизовано на уборку города. Со всех улиц, квартир и парадных были убраны трупы. Вывозили их на огромных машинах, как их называли, пятитонки. Грузили как дрова. Двое, стоящих внизу, раскачивали труп и бросали его в кузов, а два других грузчика принимали и укладывали поплотней, чтобы побольше влезло. Такие катафалки можно было встретить во всех концах города, они трудились много дней с утра и до позднего вечера. Кузова машин ничем не покрывались, и поэтому при перевозке можно было видеть торчащую из кузова ногу или руку, а сзади машины хорошо рассмотреть лица усопших. На улицах города был убран не только снег, но и при помощи ломиков сколот на тротуарах весь лед. Можно было только удивляться, где эти истощенные люди находили в себе силы, чтобы проделывать такую трудоемкую работу.

САМЫМ, ПОЖАЛУЙ, ЗНАМЕНАТЕЛЬНЫМ СОБЫТИЕМ В ГОРОДЕ БЫЛ ПУСК ТРАМВАЕВ. Ожившие трамваи принесли людям не только физическое облегчение, когда отпала надобность часами шагать по заснеженным улицам до завода, но и моральное. В людей вселилась надежда, что, несмотря ни на что, город будет освобожден от той удавки, в какую он попал в сентябре 1941 года, и что ради этого стоит жить дальше.

Первые трамваи встречали с радостью и ликованием. Многие, узнав о таком радостном событии, специально выходили на улицы, чтобы поприветствовать оживший городской транспорт. Свой первый трамвай я встречал на углу Лесного проспекта и улицы Батенина. Я пришел на это место специально, чтобы посмотреть на трамвай. Очевидно, в то время трамваев ходило еще не много, потому что ждать мне пришлось довольно долго. И когда я уже хотел возвращаться домой, чтобы не беспокоить маму долгим отсутствием, со стороны Финляндского вокзала послышалось знакомое лязганье и из-под железнодорожного моста не спеша выполз трамвай. На проспекте было немноголюдно, но почти все остановились и, стоя с двух сторон улицы, с улыбкой на лице, радостно приветствовали своего ожившего блокадного друга и помощника. Кто-то махал руками, кто-то плакал, а кто-то стоял молча и улыбался. Но было видно, что это событие всех радовало. Придя домой, я долго рассказывал матери и тете Марусе, как выглядел трамвай, сколько было народу на проспекте и в трамвае и как люди приветствовали его появление. Помню, меня слушали с неподдельным вниманием и радостными улыбками на лицах.

На мой взгляд, вторым не менее радостным и значимым событием можно назвать открытие городских бань. Эти бани отмыли не только тела, но и души блокадников. Кто прошел через эти блокадные бани весны 1942 года, не забудут их никогда. Во-первых, в открывшихся банях не было разделений на женские и мужские отделения. Дети, мужчины и женщины мылись в общем отделении одновременно.

В одном из документальных фильмов о блокадном Ленинграде одна из блокадниц, вспоминая об открывшихся весной 1942 года банях, рассказывала, что, когда блокадники увидели себя в бане в обнаженном виде, то очень долго хохотали, настолько они были истощены. Насколько я помню, в нашей бане никто не смеялся. Было немало людей, которые не могли даже раздеться и одеться. Тазики с водой от кранов переносили общими усилиями, обступив его со всех сторон, словно железобетонную плиту. Обнаженные мужчины и женщины молча стояли в очереди у раздаточных кранов с пустыми тазиками в руках. ЕСЛИ ТЕМ ЛЮДЯМ ВМЕСТО ТАЗИКОВ ДАТЬ В РУКИ КОСЫ, ТО ОНИ ВПОЛНЕ МОГЛИ БЫ ИЗОБРАЖАТЬ САМУ СМЕРТЬ, КАКУЮ РИСУЮТ СОВРЕМЕННЫЕ ХУДОЖНИКИ. Впалые щеки, выпуклые скулы, глубоко запавшие глаза, выпирающие ключицы. На руках и ногах почти полное отсутствие мышц. Кожа на теле была настолько тонка, что ее на фоне выпирающих костей скелета было почти не видно. У некоторых людей были огромные животы и слоноподобные опухшие ноги. В бане царили полное взаимопонимание и взаимовыручка. Более сильные помогали слабым помыться и одеться. Некоторых приходилось по нескольку раз заводить в моечную из-за их голодного поноса. Желудки этих людей уже перестали работать, и организм стал поедать самого себя. Какая-то принятая пища не переваривалась и постоянно выходила наружу. Одним словом, эти бани отмыли наши тела и души, но потребовали вложить большие физические силы.

С приходом весны на улицах и площадях города появились огороды, на которых стали выращивать культуры с большим содержанием витаминов. Особенно мне запомнилась редиска. Я не помню, пробовал я ее до войны или же нет, но как следует я с ней познакомился в 1942 году благодаря Ленинградским блокадным огородам. Огородов мы не сажали, но мать с тетей Марусей где-то доставали редиску и заставляли нас с сестрой ее есть. Усиленно нас поили хвойным отваром. Редиску мы ели, конечно же, с удовольствием, а вот отвар вызывал у меня, например, отвращение. Вид и вкус этого пойла я помню до сих пор, как и вкус травяных лепешек, жаренных на олифе.

Эвакуация

За зиму 1941–1942 года мы настолько ослабли, что ни прибавка хлеба, ни весеннее солнце, ни витамины, изредка попадавшие на наш стол, ни хвойные отвары нам уже не помогали, и наше здоровье нисколько не улучшалось. Особенно плохо чувствовала себя наша мама. Она уже из-за водянки передвигалась с большим трудом. Спасти нас могло только усиленное питание, но необходимых продуктов в нужном количестве взять было негде и не на что. Их можно было достать только за пределами блокадного города. Тетя Маруся начала уговаривать нашу матушку эвакуироваться из города на большую землю еще с зимы, когда открылась через Ладогу так называемая «Дорога жизни», но мать и слушать не хотела об этом, мотивируя это тем, что Коля (наш отец) воюет здесь, и мы должны быть рядом с ним. Тогда тетя Маруся обратилась в какую-то организацию, ведающую эвакуацией населения, и нас эвакуировали помимо воли нашей матушки, насильно. В июне месяце 1942 года нам сообщили, когда мы будем выезжать, и к этой дате мы были уже готовы. В день отъезда нашли где-то двух мужиков, которые согласились помочь нам добраться до Финляндского вокзала. Денег на оплату у нас не было, и поэтому за их труд они согласились взять у нас перину. С Лесного проспекта до вокзала добирались на трамвае. Основные пожитки несли нанятые нами мужчины, а мы что полегче. Мне, помню, доверили стеклянный графин, поставленный в сетку. Сетка была длинная, а я ростиком маленький, и этот графин у меня волочился почти по земле. При посадке в трамвай на Лесном проспекте графин ударился о трамвайную подножку, разбился, и дальше я поехал налегке, с пустой авоськой.