Читать книгу "Ричард Длинные Руки - принц - Гай Юлий Орловский"

— Ставлю опыт, — ответил я важно. — Как-то слышал, что Господь сделал нас, даже создал, по своему образу и подобию… Вот пробую это доказать или опровергнуть экспериментальным путем…

Над столом сгустился воздух, а когда рассеялся, на столе ярко блеснул гранями настоящий бриллиант… ну, почти бриллиант, хоть и больше похожий на кривой стеклянный булыжник…

Когда-то и простая глиняная чашка, грубая и со следами пальцев, казалась чудом, но постепенно сумел дисциплинировать дурацкое воображение, что скачет, как безмозглый козел, создавал настоящие фарфоровые, даже с изящным рисунком, а сейчас вот, пользуясь вынужденным ожиданием, сумел, сумел…

Я постарался отстранить все, что лезет в уши и в голову, представил ярко и образно настоящий бриллиант, «Граф Орлов» или «Махараджа», чистейшей воды, какие только приходилось видеть в жизни…

Донесся восторженный писк, я открыл глаза и вздохнул с великим облегчением: на столе почти такой же, что я представил, только с одной стороны грани чуть кривоваты, но зато какая чистота и прозрачность!

Пока идет, я снова собрался, настроился, и второй камешек получился еще эффектнее: прозрачный, как вода из горного родника, чуть голубоватого оттенка, рассыпающий крохотные разноцветные искорки, настоящее произведение искусства. Если не признаваться, что это всего лишь подсмотрено, то можно объявить себя дизайнером.

— Теперь верю, — сказал я с облегчением и добавил торопливо: — Нет-нет, и раньше верил, что Господь создал нас по своему образу и подобию, но как же приятно получить подтверждение!

Она пропищала:

— Как красиво…

Я сказал гордо:

— Это еще что!.. Всего лишь бриллиант. А Господь создал нас, вот это искусство!

С грохотом распахнулась дверь, Шварцкопф застыл на пороге, лицо виноватое.

— Ваше высочество, — сказал он торопливо, — простите, я не думал, что она открывается так легко. Вам бы потяжелее и потолще створки…

Я спросил недовольно:

— Дорогой Армин, что-то случилось?

Он развел руками.

— Посланцы короля Вендовера, с которыми я вел по вашему указанию переговоры, уезжают. Мы ни до чего не договорились, увы.

— Понятно, — сказал я, — и просят перед отбытием на родину заключительной аудиенции?

Он посмотрел на меня чуточку удивленно.

— Да-а… Откуда вы знаете?

— Вы уже не племенной вождь, — напомнил я. — Вы скарляндский герцог, который должен спешно постигать дипломатические правила игры, чтобы не оставаться в дураках. Все верно, они уезжают, но хотят этим самым слегка надавить на нас.

Он побагровел, стал еще огромнее, раздулся в гневе.

— Надавить? На нас?

— Обычная практика, — заверил я. — Ничего личного. Пригласите их… в малый зал, я приму их. Пусть убедятся, что я не скажу ничего другого, чего не сказали им вы.

Он поклонился, на огромном суровом лице проступило выражение благодарности.

— Ваше высочество…

— Герцог, — ответил я.

Он отступил в коридор, нежно-нежно прикрыв за собой дверь, эльфийка зашевелилась и, выбравшись из уютного гнездышка, подошла к столу и уставилась на сверкающий камень огромными глазищами, на которые не устаю любоваться.

— Это тебе, — сказал я небрежно. — Играй, только не поранься.

Она кивнула, даже не обратила внимания, что я быстро опоясался мечом и вышел.

Малый зал прямо под покоями герцога, стоит только сбежать по лестнице и пройти крохотным узким коридором, где стражники и монахи просматривают каждого, а когда никого нет, так же внимательно просматривают пустое пространство.

Я, конечно, не сбежал — правитель такого ранга должен вести себя под множеством взглядов не так, как ему хочется, а как принято, как ждут, и я прошествовал медленно и важно, задирая голову и выпячивая нижнюю челюсть.

Шварцкопф встал рядом с троном, Чарльз, Альбрехт, Будакер и Палант подошли с другой стороны, я сел и, опустив руки на подлокотники… нет, возложив их, выпрямился в подчеркнутой надменности.

— Введите!

Двери тут же распахнули, по красной ковровой дорожке быстро прошли два посланца, им как раз нельзя идти медленно, это было бы оскорблением моего достоинства, медленность и величавость — прерогатива людей высшего ранга.

За несколько шагов оба преклонили колени и склонили головы. Выждав минуту, я сказал равнодушно:

— Лорды…

Они подняли головы, Альбрехт сказал торопливо и подчеркнуто почтительно:

— Ваше высочество.

— Лорды, — сказал я медленно, — я весьма недоволен. Вы прибыли с какими-то предложениями от Его Величества короля Буркхарта Третьего, но так ни о чем и не договорились?

Посол бросил короткий и достаточно раздраженный взгляд в сторону Шварцкопфа, но ответил предельно вежливо:

— Ваше высочество, у нас имеются серьезные разногласия по ряду вопросов.

Я вскинул брови и повернул голову в сторону Шварцкопфа.

— Что?.. Герцог, что вы себе позволяете? Почему вы преступно затягиваете плодотворный переговорный процесс, вместо того чтобы решить все вопросы быстро и четко?

Шварцкопф вздрогнул, глаза стали непонимающими, но все смотрят на него с осуждением, он ответил густым голосом, но весьма растерянно:

— Ваше высочество… Его Величество король Буркхарт Третий категорически отказывается выдать герцога Блекмора! Это его родня, а сам герцог отказывается освободить Ее Величество Ротильду…

Я сказал подчеркнуто люто (все должны видеть мой гнев):

— Что? Да как он смеет!

Посол не смел поднять глаз, я раздуваюсь от гнева, как большая страшная жаба, а дыхание мое напоминает рев дракона в пещере.

Шварцкопф, начиная догадываться, что у меня за игра, сказал совсем смиренно:

— Ваше высочество…

Я рыкнул:

— Ну? Что он хочет?

Шварцкопф проговорил тихим-тихим голосом:

— Как я понял, Его Величество король Буркхарт желает получить какие-то гарантии.

Я прокричал гневно:

— Он преступно укрывает преступника… преступившего… да как он смеет еще на что-то… надеяться?

Шварцкопф смолчал, только развел руками и поклонился, показывая, как он трепещет перед моим необузданным гневом.

Оба посланца короля, похоже, тоже ощутили такой трепет. У старшего даже голос дрогнул, когда он спросил робко:

— Ваше высочество, нам надеяться на какой-то ответ?

Я с огромным усилием — пусть все видят, как мне тяжело дается такое не свойственное гордому рыцарю смирение, — проговорил сквозь зубы: