Читать книгу "Кроманьонец - Валерий Красников"

Я шаг за шагом подходил всё ближе и ближе, пока не решил, что пора стрелять. Мне удалось натянуть тетиву к уголку рта. Тогда я даже этого не заметил. Стрела рассекла воздух и вонзилась в бок лося. Он перепрыгнул через волчицу и скрылся в ельнике. Муська побежала за ним.

Наложив вторую стрелу, я медленно пошёл вдоль цепочки волчьих следов. Стрелять второй раз не пришлось. Вскоре я наткнулся на издыхающего лося. Он лежал, уткнувшись рогами в землю. Стрела торчала под лопаткой, войдя в тело рогача почти по оперение. Волчица бегала вокруг, покусывая трофей то за ногу, то за живот.

Радовался ли я тогда? Восторг был скоротечен, подобно оргазму после секса в общественном месте. Когда тут же осматриваешься, пытаясь понять, а были ли нежелательные свидетели? Испортил себе праздник души одной только мыслью: «Как я сам его потащу?»

Понятно, что никак.

Взяв морду волчицы в ладони, заглянул в лукавые глазёнки и несколько раз произнёс: «Охраняй!» Так, на всякий случай. Но, пробежав к стойбищу большую часть пути, рядом её так и не увидел. Муська осталась охранять нашу добычу.

Едва заметив дым от костра, закричал:

– Я убил лося!

В ответ зазвучали детские голоса:

– Лоло убил! Лоло убил!

Навстречу мне бежали женщины и дети.

Обратный путь к ельнику мне показался очень долгим. Всё-таки зря женщины позволили детям пойти с нами.

* * *

Всю дорогу я переживал, опасался обнаружить у трофея хищников-мародёров и волновался о волчице. Хоть и доросла она до размеров взрослого волка, но всё ещё оставалась щенком. Возможно, на этот раз просто повезло, но лось лежал там, где я его оставил. Рядом сидела Муська.

Женщины ходили кругами вокруг сохатого, причитая, какой я молодец! Теперь их «Лоло» звучало для моих ушей приятно.

Тащить тушу самца было тяжело. Он весил пятьсот или шестьсот килограммов. Постоянно цепляющиеся за крупные ветки и лежащие на земле деревья ветвистые рога задерживали нас не меньше, чем необходимость обходить холмы и ямы.

К стойбищу подошли уже в сумерках. Навстречу нам вышли встревоженные мужчины. Они вернулись недавно и как раз обсуждали, идти ли по нашим следам или предпринять что-нибудь другое. Недоумевали, что побудило женщин и детей убежать в лес.

Кстати, сегодня им ничего не удалось добыть. Понятное дело: за подлеском не спрятаться, скрытно стадо не обойти. На снегу всё не белое становится заметнее.

Ещё веселей мне стало, когда Той понял, что лося я завалил из «игрушки». Ну, хоть как-нибудь смутился бы! А ему что с гуся вода, снова слышу:

– Показывай!

А что я вчера пытался сделать?

На этот раз пир начался необычно. Вначале мы пили лосиную кровь. Что было для соплеменников в этом сакрального, я так и не понял, но «разливать» пришлось мне, как шаману.

Дальше пошло всё по плану. Вот только, раскрасив лица, соплеменники не спешили смывать кровь. Понятное дело, и я решил не выделяться.

Дело шло к моему сольному выступлению. Уже не раз я ловил взгляды женщин и догадывался, чего они хотят. Все сыты, вокруг темень. Вроде пора на боковую, но никто до сих пор не поднялся и не ушёл от костра.

– Зубры зовут нас на Большую охоту, – как бы между прочим сказал Той.

Женщины закивали, и снова ловлю направленные в мою сторону их вопросительные взгляды.

Своими шаманскими обязанностями, по правде сказать, я пренебрегал. Не потому, что не хотел делать то, чего от меня ждали соплеменники, просто не знал, что именно я должен делать. Вот и сейчас они, наверное, ждали, что я как-то начну шаманить.

Поднимаюсь, хлопаю раз, другой. Иду вокруг за их спинами, ритмично похлопывая ладонями. Поднимаю Таша, Лило. Веду их за собой и снова хлопаю. Делаю знаки соплеменникам, мол, присоединяйтесь.

Вспомнилось, как однажды в моём прошлом-будущем сын пригласил меня на рыбалку. И всё было бы как обычно, но на реке неподалёку от нашего лагеря отдыхали реконструкторы. Кто-то из этой братии предпочитает погружение в мир Толкиена, их называют толкиенисты, другим нравится почувствовать себя викингами, а эти реконструировали древний обряд эвенков – икэнипкэ. Это сложный обряд, представляющий собой восьмидневный хоровод, в котором имитировались, во-первых, погоня всех присутствующих вместе с шаманом и его духами за воображаемым оленем, «убиение» его и «приобщения» к его мясу; во-вторых, весь годовой цикл жизни охотника; в-третьих, движение вниз по шаманской реке, для чего, уже не припомню.

Водить хоровод вокруг костра по поводу предстоящей охоты мне показалось хорошей идеей. Когда народ понял, чего хочет шаман, дело пошло на лад и началась дискотека! Вначале мы ходили вокруг костра и хлопали, потом я стал имитировать бросок дротика, и все стали повторять это движение за мной, потом разыгравшаяся фантазия подкидывала мне всё новые и новые образы-движения, и хоровод становился всё красочнее и разнообразнее. Одних хлопков стало не хватать. Я затянул какую-то белиберду, сам удивляясь, что делаю это:

– Хозяин леса, Хозяин реки, Хозяин земли, сюда приходи, здесь сядь, мы мяса тебе дадим!..

Соплеменникам понравилось. И вскоре движение мужчин, женщин и детей вокруг костра стало сопровождаться заученным призывом.

В какой-то момент я взял кусок мяса и, отбежав от костра метров на двадцать, бросил его в лес. На обратном пути заметил, что волки как-то странно себя ведут: жмутся к Муське, а она пристально смотрит вроде бы на меня. А потом замерли и соплеменники. Обернувшись, увидел убегающего длинными скачками в лес волчару.

– Хозяин леса услышал! Он приходил! – закричал Той.

Соплеменники, конечно, радуются, а мне не по себе: волк был огромным. Такой вместо угощения мог бы и меня в лес утащить.

Наверное, ночной визит хищника к стойбищу обеспокоил не только меня. Я проснулся, услышав шум и голоса. Племя переходило из леса на дюнку.

Снег сыпался небрежно и неспешно на плечи, на голову, залетал в нос и глаза. Лёгкий морозец пощипывал за щёки, и, наблюдая за бредущими, согнувшимися от тяжести поклажи людьми, я испытывал лёгкую грусть, мимолётную печаль о чём-то безвозвратно потерянном…

Глава 11

Лодочка спокойно плыла по течению. Надо мной висело голубое небо. Слепило солнце. Мир был чист, красив и праздничен. Серебрились, сверкали покрытые корочкой льда и мелким снегом прибрежные ивы. Вдали на холмах величественно стоял лес.

Лют правил долблёнкой, а я наслаждался пейзажами. Мы везли Зубрам посуду и изделия из кремня и обсидиана. Остальные мужчины племени пошли пешком налегке.

Очень скоро радость солнечного утра сменилась глухой тоскливой тревогой: по обоим берегам, куда ни кинь взгляд, раскинулась снежная целина с чернеющими шишками кротовин и одинокими чахлыми деревцами, ютившимися у оврагов. Казалось, на многие километры вокруг не осталось ничего живого.