Читать книгу "Гость внутри - Алексей Гравицкий"

– Напился?

– Да.

– Полегчало?

– Нет.

– А завтра утром похужеет еще, – сообщила Наташа. – Помяни мое слово. Так стоило ли напиваться?

– Стоило? – Беляев повернулся, попытался подняться, не получилось. – А что еще делать? Если ты ощущаешь полную свою никчемность, если… И вообще, тебе-то какое дело до всего этого?

Он замолчал. Актриса смотрела выжидающе, наконец не выдержала, поторопила:

– Ну! Что еще если?

– Если ощущаешь, что тобой пользуются.

– Кто тобой пользуется? – фыркнула актриса с такой брезгливостью, словно пользоваться тут и нечем вовсе.

– Все, – упрямо произнес Леша и сел. Теперь только понял, что сидит на диванчике в клубном гардеробе. – Все, даже ты.

– Ага, – кивнула актриса. – А мне-то казалось, что это ты мной пользуешься, то есть меня пользуешь. Да еще и за деньги.

– Дура, – чуть не проплакал Алексей. – Я не за деньги. На хрен мне твои деньги.

– А почему тогда? – саркастически усмехнулась Наталья.

– Я люблю тебя, – промямлил Беляев.

– Сам-то понял, чего сказал? – Наташа села на край диванчика. – Пойди-ка ты поспи.

– Не веришь?

– Нет.

– Почему?

– Потому что ты врешь, – пожала плечами актриса. – Даже если не осознаешь этого, все равно врешь.

– Почему?

– А зачем тебе это нужно? Вставай. Давай руку. – Наташа встала, протянула хрупкую аристократическую ладошку, словно из фарфора вылепленную. – Подымайся, ну же.

Алексей проигнорировал тонкую музыкальную кисть, которая при всем желании не могла выступить в качестве опоры. С трудом встал, качаясь, пошел прочь.

– Лешк, ты куда? – позвали сзади.

– В туалет, – отозвался Беляев. – Мутит меня.

– Еще бы, столько пить!

– Меня от вас мутит. От всех вас блевать хочется. И от себя в первую очередь.

Он проперся в туалет, заперся в кабинке и опустился на холодный кафель. Негнущиеся руки вцепились в белоснежный унитаз, обхватили, как самого близкого и дорогого человека, притянули. Тошнило, но организм упорно не желал выворачиваться наизнанку.

Леша прикрыл глаза: кажется, больше никто не плясал. Хоровод распался, а канкан устал. Веки тяжело приподнялись, перед глазами стоял сероватый кафель и белоснежная керамика.

– Умру! – промычал Беляев. – От вас от всех, суки, умру!

– Слушай, Наташк. – Леша повернулся на бок, залюбовался женщиной, что лежала рядом. Обнаженная грудь мерно вздымается в такт дыханию. Настоящая женщина дышит грудью, животом дышать не умеет. Глаза, что изучают бегающие по потолку тени, блестят в темноте, как два агата.

Леша сглотнул, снова ощущая желание, произнес задушенно:

– Натали, выходи за меня замуж.

Актриса ответила не сразу. Сперва на ее лице пронеслось легкое удивление, затем она неторопливо грациозно повернулась к любовнику. Глаза Натальи горели адским пламенем, на губах играла задорная улыбка.

– Мальчик Леша, ты что, с ума сошел? – сказала ровным, ласковым голосом.

– Почему?

– Потому что этого никогда не получится.

– Почему? – повторил Беляев.

– По определению. – Женщина снова перевернулась на спину и уставилась в потолок. – Ты сам хоть понял, какую хрень ляпнул?

Беляев не ответил. Тоже уставился в потолок в поисках того, чем любовалась Наташа. Не нашел. Какое-то время лежали молча. Наконец Алексей нарушил тишину, губы зашлепали сами собой, произнося тихие, не похожие ни на что слова:

– Они стояли в одном дворе. Два снеговика. Я проходил мимо них часто. Одного слепила молодая мама для своего трехлетнего сына. Мальчик так радовался, что женщина не могла не вложить в свое творение всю свою любовь. Второго слепили двое первоклашек. Не так умело, не так красиво, но тоже с чувством. Радость жизни, радость зиме, радость первому снегу. Радость искрилась во втором. И в обоих была чистота. Потом пришли пьяные подростки и прилепили им половые принадлежности. Первая превратилась в женщину, второй стал мужчиной.

Леша замолчал на секунду, будто вспоминая что-то, потом заговорил снова:

– Они просыпались с солнцем. «Смотри, – радостно поблескивал он снежными боками. – Как красиво! Это солнце, оно прекрасно, как ты». «Ах, – отвечала она угольками глаз. – Я вам не верю». «Почему же? – расстраивался он. – Почему?» «Разве можно верить мужчинам?» – усмехалась она. И так продолжалось и продолжалось многие дни. Нет, не подумай, она вовсе не была такой вульгарной. Нет. Просто та лепта, которую внесли подвыпившие подростки, оставила на ней свой отпечаток. На нем тоже, но менее значительный. А на ней весьма ощутимый. И внешне она вела себя довольно развязно. А внутри ее горела заложенная ее создательницей любовь. Иногда эта любовь прорывалась наружу, и тогда она говорила ему что-то доброе, нежное. В такие минуты ей безумно хотелось положить голову ему на плечо, но она не могла сдвинуться с места. А он был поставлен метрах в пяти от нее и тоже не мог ходить. Такое маленькое расстояние оказалось бездной для них. И тогда ей становилось грустно, и любовь ее заменяли вульгарность и развязность. А он переставал радоваться, но не переставал любить. И вот один раз он крикнул. Крикнул ломающимися ветками рук, крикнул скрипящими снежными комьями: «Я все равно люблю тебя!» «Ха, – каркнула пролетающая мимо ворона. – Посмотрите на них. Они любят! Да как вы можете любить, вы же холодные ледышки!» Каркнула и полетела дальше. А он завыл от этого карканья, и от расстояния в бесконечные пять метров, и от ее вульгарности, которую видел, и еще много от чего. И от угольков его глаз вниз побежали черные горячие дорожки. А еще он начал таять изнутри, любовь жгла, делая его полым. Когда она увидела это, в ней дрогнуло что-то, и она тоже начала становиться полой. И все, что им оставалось, – это мучить себя и друг друга.

Беляев повернулся к актрисе, та лежала на спине, только глаза прикрыла.

– Спишь?

– Нет, слушаю.

– Слушай. Над ними сжалилось весеннее солнце, что однажды заглянуло во двор. Оно согрело их своим теплом, утешило. А потом пригрело еще, и они стали таять, превращаясь в ручейки. Два ручейка радостно слились воедино. Они не могли предположить, что бесконечные пять метров можно преодолеть таким неожиданно простым путем. А ручеек все бежал и бежал, весело шумя и поблескивая в лучах солнца. Им было о чем поблестеть, у них был повод пошуметь. Им, вопреки всему, было хорошо.

Алексей в упор посмотрел на Наташу:

– Ты скажешь, что так не бывает? Бывает. Ты скажешь, что так бывает редко? Так случается чаще, чем ты думаешь. Ведь на будущую зиму кто-то снова слепит снеговиков в этом дворе. А ведь есть еще и множество других дворов. Конечно, случается и иначе, но мы не будем говорить об этом. У нас все будет хорошо. И у всех прочих тоже. Ведь это моя сказка. По-другому просто нельзя. По-другому просто не может быть. По-другому просто не бывает.