Читать книгу "Жестокие страсти - Марта Зверева"

Что сработало, неизвестно. Даша была по-настоящему доброй где-то в глубине сердца. Ей просто нужно было что-то вроде разрешения, как принести домой котенка. Но унее никого нет, никто ее не заругает.

И она решилась.

— Дедушка? — она подошла к бомжу и даже дотронулась до него. — Дедушка! Вы есть хотите?

— А что? — вдруг очень низким голосом раздалось из груды одежды.

— Давайте я вас накормлю! У меня много!

— Что делать? — вдруг оживился бомж.

— Поедемте! Можно в подъезде будет переночевать! У нас все добрые, не выгонят! А у меня салаты есть и мясо! Новый год же, дедушка!

Автобус подрулил к остановке и открыл двери. Даша махнула рукой — ну!

Бомж посмотрел на нее, на автобус…

И вдруг неожиданно легко встал со скамейки и в последнюю секунду вскочил в закрывающиеся двери.

В хорошо отапливаемом автобусе отвратительное амбре от бомжа стало совсем невыносимым.

Даша постаралась отодвинуться от него как можно незаметнее, но он непрерывно и пристально смотрел на нее и на все ее попытки только усмехался. Она заметила, что у него все зубы на месте.

Или повезло с генетикой, или недавно на улице.

Что у него спросить? Как так получилось, что он на улице? Даша не считала, что это подходящая тема. Вдруг он обидится? Но других общих тем у них не было. Пока автобус ехал по бульвару мимо домов, в окнах которых вовсю мерцали новогодние гирлянды, они молчали. Но когда вышли на остановке и Даша махнула рукой в проход между забором и бойлерной:

— Нам туда!

Он вдруг спросил:

— Зачем тебе это?

Даша растерялась. В ее голове это выглядело лубочной рождественской картинкой. Она выносит нищим горячую вкусную еду, они благодарят ее, порываясь целовать руки, она возвращается домой и ест свой салат, вместо утки наслаждаясь ощущением своей доброты и тепла.

— Рождество же. Новый год, то есть, — растерянно ответила она. — Надо отдавать тем, кому повезло меньше.

— Что отдавать? — он спросил это грубо, полностью разбивая розовые мечты о благодарных униженных поцелуях рук.

— Ну… добро. Лишнее. То, что есть. Себя…

Даша вдруг почувствовала себя неуютно. Все шло не так, как мечталось. Может быть, отдать ему утку и попрощаться?

Хотя нет, человеку надо помыться, да и не готова еще утка.

Ей еще очень не понравилось, как по-хозяйски этот мужчина распахнул дверь ее подъезда, пропуская ее. Вроде бы галантно, но разве не она тут хозяйка положения?

В квартиру уже не хотелось пускать совсем. А вдруг у него блохи? Или сифилис? Но отказаться прямо сейчас было неудобно, и Даша решила принять свое решение как наказание за глупость. Что может случиться? Сейчас он помоется, поест и уйдет, а она больше никогда не будет поддаваться глупым порывам.

— Игнат.

Даша вздрогнула.

Она дрожащими руками пыталась отпереть дверь, но ключи не слушались, пальцы соскальзывали, а мужчина нависал над ней, заслоняя свет лампы на лестничной площадке.

Она уронила жалобно звякнувшие ключи, мужчина наклонился и поднял их. Ловко отпер дверь и снова распахнул тем же самым хозяйским жестом, пропуская Дашу внутрь, будто это он ее пригласил, а не она его.

— Что?..

— Меня зовут Игнат.

— Даша…

Игнат повесил ключи на крючок на стене прихожей и огляделся по сторонам.

— Раздевайся, Даша. У тебя балкон есть? Я там сброшу шмотки, чтобы не здесь оттаивали.

Квартира уже пропиталась запахом мочи, дешевого кислого вина, сладковатой гнили и прочим букетом бомжацких ароматов. Даше не хотелось снимать ботинки, хотелось выскочить за дверь и бежать со всех ног. Но она собралась, улыбнулась и показала направление:

— На кухне есть открытый балкон. Можете там все оставить, я сейчас поищу, у меня где-то чистые мужские джинсы были.

Она ускользнула в спальню, плотно прикрыв за собой дверь и принялась рыться в гардеробе. От бывшего действительно остались джинсы и несколько футболок. Она даже нашла толстовку, достаточно большую и чистую. Когда она вышла, в ванной уже шумела в вода, а в коридоре не так воняло. Или она уже привыкла?

Постучалась в дверь ванной. Та приоткрылась.

Игнат вытянул руку, и Даша вложила в нее найденные вещи. Дверь захлопнулась.

Даша посмотрела на нее растерянно и подумала, что как-то странно переменились роли. Вроде как не она его облагодетельствовала, а он распоряжается, что ему и как приносить.

Она пожала плечами и пошла ставить утку в духовку, а шампанское в холодильник.

До нового года оставался час.

Пока в ванной шумела вода, Даша отнесла в гостиную миски со свежезаправленными салатами, расставила тарелки и бокалы, положила салфетки.

На секунду она замерла, пытаясь понять, что и зачем делает. И погрузилась снова в это ощущение сострадания.

Ну и пусть он ее пугает.

Он же человек, который живет на улице. Кто угодно может пнуть его, плюнуть, обозвать.

Что ему ответить?

Он потерял все, что у него было и каждый день может потерять и жизнь. Тут неудивительно, что озлобишься и станешь недоверчивым зверем.

Но она, Даша, может сделать хотя бы один его вечер человеческим.

Даша прижала ладони к щекам.

Она повела себя странно и нелогично, сначала позвав Игната домой, а потом вдруг начав шарахаться от него. Сейчас, когда он выйдет, она просто будет относиться к нему как к обычному человеку, случайному знакомому. Так и будет.

И когда вода перестает шуметь в ванной, она подходит к двери, готовясь улыбнуться и пошутить что-нибудь на счет того, что он чуть не опоздал на встречу нового года.

Из кухни уже доносится запах пекущейся утки, и Даша встает напротив, когда замок в двери щелкает и появляется Игнат.

Слова примерзают к нёбу.

Он выходит в одних старых, заляпанных краской джинсах, держа футболку в руках, готовясь ее надеть.

Он отнюдь не так стар, как Даше показалось. Не больше сорока.

Мощное мускулистое тело, испещренное шрамами. Заветренная кожа, как у любого, живущего на улице.

Грубое лицо — его тоже пересекает шрам от подбородка до скулы, задевая рот из-за чего лицо приобретает брезгливое и жестокое выражение.

Черные глаза.

Влажные зализанные назад волосы.

Огромные мощные руки. Такими легко свернуть шею.

И на груди болтается на кожаном шнурке кулон в виде острого меча с грубой гардой — насмешкой, жестоким отражением христианского креста.