Читать книгу "Голоса прошлого - Ната Чернышева"

    Неожиданно вспомнилось. Пришло ярким чувством из далёкого детства...

    Лиловый вечер и песчаный пляж. Усеянное яркими звёздами небо, звёзд много, так много, что они сливаются в сплошной ковёр света. Костры на берегу и танцы под свирель. Девчонки– плясуньи в белых юбках. Пропахший морской солью и рыбой воздух, плясовая мелодия свирели, горьковатый вкус дыма...

    Это было. Пусть давно, так давно, что даже самой сейчас не верится, но это было. Это было со мной.

    Я была ребёнком когда– то. Девочкой, девушкой. Не самостоятельной боевой единицей, машиной смерти, а живым человеком. Почему бы не вспомнить об этом подробнее?

    Дома образа на Океании имелись в изобилии. Странно было бы, будь инчае. Курортная планета, бесконечный карнавал... Информ выдал длинный список табличкой. Кричащие названия, от некоторых хотелось смеяться в голос. Как вам 'Алмазный образ'? 'Шёлковая жизнь'? Или вот, 'Модный трибунал'. Тоже мне, нашли как называться. На планете, где половина отдыхающих – военные, проходящие реабилитацию.

    Ткнула в 'Старую Ворчунью', можно сказать, наугад. Представила себе их виртуальную приёмную: что– нибудь древнее, докосмической эпохи, винтаж этот, популярный нынче. Старые деревянные стены, старый деревянный стол, старые скрипучие половицы...

    Не угадала. Такая это прозрачная комната оказалась, сталь и хрусталь, и вид на закат: уходящие вниз, к узкому ущелью– озеру, округлые холмы, а на озере – островок, и на том островке ажурный замок белого камня, подсвеченный алым огнём умирающего вечера. Непохоже на рисунок, скорее фотография. Красиво. Цепляюще, я бы сказала. Чем– то мне знаком тот островок, но вот чем? Память не улавливает сходу, но царапающее чувство остаётся.

    Но картинка не из военного прошлого, это совершенно точно.

    – Чем могу быть полезна?

    Хозяйка. Другое слово ей не подходило. И ещё просилось определение: 'величественная'. Женщина в возрасте, вся в сиренево– синей гамме – юбка, ажурная длинная кофта, убранные в высокую причёску светлые волосы... В информе каждый волен создать себе какой угодно виртуальный образ, но есть люди, предпочитающие полное тождество между виртуалом и реальностью. Их всегда видно. От их обликов возникает стойкое чувство настоящести. По– другому и не объяснить. Так вот, эта женщина настоящей была.

    – Мне бы хотелось белую юбку, – сказала я. – И к ней – всё остальное на ваш вкус...

    Она взялась с энтузиазмом. Но первый же образ вышел комом: я смотрела на себя в виртуальных зеркалах и понимала, что... Что это безумно красиво и всё такое. Но не моё. Слишком узко. Юбка, жакет. Туфли эти, несуразные. Понимаю – мода, но... Ногой зубы не выбьешь, если вдруг что. Хотя каблук тонкий и длинный, если вогнать в глаз, то достанет до мозга не хуже стилета.

    Госпожа 'Ворчунья' на это только головой покачала:

    Зачем же самолично выбивать зубы нехорошим типам? Оставьте это неприятное занятие поклонникам.

    Поклонникам! Сказала. Но я внезапно поймала её взгляд. Такой проницательный взгляд, почти телепатический. В информе нет телепатов, здесь иной принцип передачи данных и человек с паранормой не получает никаких преимуществ перед натуральнорождёнными... Откуда тогда такое ощущение, будто тебя видят насквозь?

    – Самый невыносимый тип – ваша сестра, военные, – неспешно пояснила хозяйка, выдержав паузу. – Головы отрывать вас хорошо научили, а вот кружить... Позвольте небольшой совет... Не возражаете?

    Я кивнула. Интересно, что она скажет?

    – Не надо демонстрировать всем и каждому свою силу, свою несокрушимость, стальные мускулы и железные ладони. Это отпугнёт кого угодно.

    – Слабость – это смерть, – сказала я. – На войне слабаки дохнут первыми.

    Она подняла ладонь в отталкивающем жесте:

    – Что уместно в боевых условиях, то неприемлемо в жизни мирной. Никто не просит вас быть слабой, и не надо вам становиться слабой! Достаточно взять слабость на вооружение. Позвольте мне такое сравнение: женская слабость что боевой нож, спрятанный в рукаве. Его не видно, но разит он без промаха. Позвольте, я покажу вам другие образы – любой из них легко приравнять к средству тактического наступления...

    Уговорила...

    В итоге я взяла белую юбку с жакетом, и серое, с жемчужным отливом платье, и несколько костюмов различных фасонов и расцветки. Ещё мне понравился образ на основе полевой формы: серо– белые плотные брюки с множеством карманов на липучках и магнитных застёжках, майка, куртка, платок– бандана на голову и обувь, нечто среднее между кроссовками и бутсами. Всё это через пару дней и привезли в лучше виде на дом, в коробках с голографическими логотипами 'Старой ворчуньи'.

    С собой я взяла не так много вещей, только самое необходимое. Шкафы пустовали. Пришло время их заполнить. Я вешала одежду, расставляла обувь, раскладывала украшения для волос... Всё новенькое, чистенькое, свеженькое, пахнет чем– то приятно– тонким. На ум всё время лезла пещера на Планете Забвения. Там пахло иначе. Там вообще всё было иначе. И одежду я шила себе сама. Кроила десантным ножом шкуры, орудовала костяной иголкой. Пока приспособилась, исколола острым концом самодельной иглы всё, что только можно было исколоть. Пальцы, вспомнив ту боль, поневоле сжались сами. Каким же трудом давалась нам не мода, – защита от холода, ветра, непогоды.

    О тонкой, льнущей к телу, невесомой ткани из паучьего шёлка тогда и там даже не мечталось.

    Девятнадцать лет во что– то складываются, что ни говори. Их не выкинешь из памяти, и ничем не заглушишь. Самодельный костяной гребень для волос с несколькими выломанными зубчиками дороже новых, лёгких, инкрустированных драгоценными камнями. Не потеряешь и не забудешь его никогда. Слишком много живого чувства в него вложено. Памяти. Боли. Любви...

    Вторая реликвия, приехавшая на Океанию вместе со мной, – китель старой полевой формы. Он стал мне мал в первый же год на Планете Забвения. Натуральные роды всегда меняют фигуру... Я тщательно вычистила китель, спрятала, бережно хранила, а потом забрала с собой. Не могла расстаться. Не могу до сих пор. Эта память старше той, что связана с гребнём. И г о рше.

    Перед последним вылетом я нацепила весь свой 'иконостас'. Полудетская бравада, этакий вызов всем окружающим, нате, мол, съели? Стыдитесь! И он сработал: мальчишка, которого навязали мне в напарники, подавился всеми теми словами, которые приготовил для Презренной Отступницы, Которой дали Шанс героически Искупить Вину в бою. Что бы он там понимал, сосунок!

    Вот Геля Гартман – другое дело. Выдержала мой взгляд, не поперхнувшись. Железной воли человек. Я ей ни слова не сказала. Ни одного слова. Что нам было говорить, о чём? Так я тогда рассуждала.

    Но сейчас я думаю себе: если бы заговорила? Если бы спросила прямо, в лоб, не твоя ли это была замечательная идея, Ангелина Грайгеревна? Она сказала бы мне правду, не стала бы лгать, я её хорошо знала. Раздавила бы меня эта правда или не раздавила бы? Что бы я сделала, ответь она мне 'Да'? Тайна, которую уже не разгадать.