Читать книгу "Чужой, плохой, крылатый - Елена Лабрус"

Только почему его это так бесит? Почему эти блондинистые кудряшки, эти резко очерченные скулы и твёрдый подбородок смазливого парнишки вызывают в нём такую неприязнь? Может, потому что Анна смотрит на него с таким обожанием? Или потому, что на самом деле Бесс невыносимо хотел бы оказаться на его месте, как ни гнал от себя эти мысли.

Может быть. Очень может быть. Вот только что-то всё равно не давало ему покоя. Какая-то фальшь. Неправильность. Неестественность. Этот Ригг всё время виделся Бессу безмозглой деревянной куклой, которую умелый кукловод дёргает за ниточки.

Последние несколько дней Бессарион старался ни во что не вмешиваться. Наблюдал со стороны. И всё время видел в Оланде какую-то скованность и двойственность.

Вот он искренне смеётся, довольный, радостный, спокойный. Они с Анной на заднем дворе стреляют по тарелкам. Вернее, Анна их подбрасывает, а Ригг стреляет. И ведь как она ни усложняет ему задачу: и бросает неожиданно, и обманным манёвром меняет направления, кидая не туда, куда якобы целилась, парень ни разу не промахнулся.

Но вот кто-то словно подталкивает его в спину, словно он не хотел, а вспомнил, что невесту нужно поцеловать. И неумело, слюняво (фу, Бесс в эти моменты предпочитал отворачиваться) начинает терзать её губы.

Боится показать свою неопытность? Компенсировать её пылкостью?

В бумаге, что Бесс получил, значилось, что Ригг Оланд закончил Военный Пансион — учебное заведение для мальчиков — в звании поручика с блестящими отметками, но продолжить военную карьеру младшему сыну не позволил отец: хватит одного военного, заявил он. Дела семьи требовали воспитать наследника, и градоначальник сам взялся натаскивать сына, отправляя по разным поручениям. И наставник сына Ирс Марлок, кетлорд и советник, оказался очень кстати.

Но Военный Пансион — не монашеский орден, как Пансион у девочек. Кто же запрещал Риггу тренироваться? Посвататься ума хватило, а набраться опыта нет?

Но факт оставался фактом: стрелял Ригг Оланд лучше, чем целовался. А камень на груди Анны посылал Бессу устойчивые сигналы счастья, когда Ригг был с ней рядом. И Бесс не лез.

— Крольчонок мой, — хриплым болезненным голосом позвала из спальни Оранта.

Бесс не пошевелился. Если надо, придёт сама. И можно было на пальцах одной руки пересчитать секунды, которые коронессе понадобились, чтобы подойти и сзади обвить его шею руками.

— Я сотни раз говорил, что, если тебе нужен в постели любовник, а не беспомощный щенок, не зови меня так.

— Ах, прости, прости, мой матёрый неутомимый кроль, — поцеловала она его в щёку. — Но пойдём уже в коечку. Я соскучилась, — капризно выпятила она губы для поцелуя.

— Я занят, — встал Бесс.

После того как она обкурилась в хлам и изображала мигрень, Оранте так понравилось быть болезненно-чувствительной, разговаривать вялым голосом убитой скорбью вдовствующей коронессы, что она начала практиковать это и с Бессом. И хоть, забывая свою новую роль, орала и стонала под ним так, что её слышала, наверно, вся Пелеславия, эти сюсюканья в остальное время бесили его неимоверно.

Но на счёт дел он не врал. После приезда Марлока Ригг Оланд стал ещё более странным. Каким-то нервным, испуганным, озабоченным. И сегодня, в последний день лета, когда по местным обычаям нужно лечь в постель пораньше и после захода солнца плотно закрыть все двери и до утра их не открывать. Сегодня в сгустившихся сумерках Бесс решил навестить Марлока и вытрясти из него не только всё, что он знает об Оланде, но, если понадобится — душу. И никто ему в День Прощания не помешает, суеверия в Пелеславии сильны как нигде, все сидят по домам за закрытыми дверями.

— Бесс! — топнула ногой Оранта. — Тебе нельзя уходить. Даже открывать дверь. Сегодня какой-то там судный день.

— Я бы сказал, что мне нельзя было приходить, — натянул он вязаный свитер, что предпочитал всем кафтанам, камзолам, сюртукам, рубашкам и жилетам, которые вынуждали его носить приличия. — Но с чего ты взяла, что я буду открывать двери?

Он сел на подоконник второго этажа, но, прежде чем перекинул наружу ноги, Оранта успела его остановить.

— Ты не можешь оставить женщину неудовлетворённой, — уселась она на его колени, задрав юбку. И засунула под неё его руку. — Видишь, как я хочу тебя?

Меж её ног действительно было горячо и влажно. Но для Бесса это был не повод останавливаться.

— Воздержание в такую ночь пойдёт тебе на пользу, моя ненасытная, — щёлкнул он по припухшему бугорку желания Её Бесстыдство, и она взвилась, подпрыгнула как кошка на раскалённой крыше и разразилась проклятиями.

Сиганув вниз, в заросли, Бесс слышал, как она швыряет мебель, но то, что легко даётся, женщины слишком быстро перестают ценить. И не будь она коронессой самой могущественной на континенте страны, что давало ему немало преимуществ и удобств, Бесс давно бы про Оранту забыл. А она, похоже, строила на него большие планы, и ему даже было интересно к чему это приведёт.

Марлок занимал покои в две комнаты на первом этаже в самой удалённой части имения. Когда-то, в детства Бессариона, здесь находилось крыло для прислуги.

Отец приехал с ним по делам к Ларсу Тру по странной случайности в тот день, когда его жена как раз вот-вот должна была родить Анну.

Опираясь руками, она с трудом присела на лавочку из рубленных пополам сосновых стволов, что теперь давно уже сгнила.

"Лавочка стояла вот здесь, — посмотрел Бесс под ноги и оглянулся в темноте к новому дому для прислуги, что построили позже. — Тогда там просто был цветник".

Тогда жена Ларса попросила Бесса позвать Иву.

— Как тебя зовут? — подозвала она его рукой.

— Бессарион Бриар, — гордо выпалил младший сын корона Пелеславии.

— Какое красивое имя, — улыбнулась она, потрепала его по голове, а затем едва заметно дёрнулась, схватившись за живот, но, чтобы его не пугать, виду не подала. — Будь добр, Бессарион Бриар, передай Иве, что мне нужна… — скривилась она от боли, — в общем, она знает кто мне нужен. Срочно. Она одна не справится. И сама я вряд ли разрешусь. Запомнишь?

— Конечно, сьера, — уверил её Бесс с рвением семилетнего мальчишки, хотя прекрасно знал, что Ива — повитуха, позвать она должна старую блажницу, а кровь, запах которой он чувствовал, очень опасна при родах. — У вас родится девочка. Назовите её Аннелион, — он запнулся, — если можно.

— Аннелион? — удивилась благородная сьера.

"Так звали мою мать", — чуть не выпалил Бесс, в тот момент забыв, что сын Тула пятого, и сам не понимая — да что там! до сих пор не понимая — почему тогда для него это было так важно.

— Или Анна, — смутился он, но женщина кивнула, привлекла его к себе и поцеловала в лоб, словно благословила.

Она умерла на следующий день после того, как прижала свою новорождённую дочь к груди. Но даже злые языки не смели сказать, что она её нагуляла. Хотя бледная как луна, светловолосая и голубоглазая жена медноволосого Ларса дала жизнь девочке смуглой и чернявой. Только блондины-братья всё детство не давали ей прохода, но, наверно, из ревности, ведь отец души не чаял в дочери.