Читать книгу "Глубокий поиск. Книга 2. Черные крылья - Иван Кузнецов"

К третьему дню на меня выдали денежное довольствие, и фрау Мейер повела меня по магазинам – покупать одежду.

До центра города ехали на автобусе. Попался целый квартал, совершенно размочаленный бомбёжкой, но видно, что далеко не вчера.

– Нас так страшно бомбили англичане в сороковом, – вздохнула женщина. – Благо сейчас утихомирились. Сейчас все присмирели. Скорее бы нам победить и большевиков, скорее бы вернулся мир!

– Большевиков? – переспросила я с искренним удивлением.

Откуда у них большевики? Хотя…

– Русских. Советский Союз. Россия. Знаешь, где это? Знаешь, что они хотели напасть на нас, немцев, и нам пришлось воевать?

– Да. Товарищи вашего мужа рассказывали мне об этом, и я видела Россию на карте. А большевики не бомбят…

Я запнулась: «вас» или «нас»? Закончила вопрос нейтрально:

– Не бомбят Берлин?

– Позавчера передавали, что прилетали русские. Их и близко не подпустили к городу. Руки коротки! Наша армия отбросила их далеко вглубь их собственной страны.

Она сказала это без злорадства, так, между прочим, и с очередным вздохом устало повторила:

– Лететь им далеко, их засекают на дальних подступах – так муж мне объяснил. Скорее бы нам победить!

Надо же, как она разговорилась! Считывалось с лёгкостью: тема больная, от войны тут устали, а действительной веры в скорую победу нет и в помине. Так что выводов о реальном положении на фронтах делать из слов фрау Мейер не стоило.

Мы вышли в районе Потсдамской площади и дальше долго шли пешком. Была возможность сесть на другой автобус или подъехать на метро, но женщина сэкономила. А я бы с интересом посмотрела берлинское метро! Это лишь позже выяснилось, что там после московского делать нечего.

Через первый же перекрёсток я пошагала как ни в чём не бывало. Фрау Мейер вскрикнула и, ухватив меня за рукав, остановила. Я похолодела от осознания ошибки, которую чуть не совершила. Хорошо, что почти год скитаний по горам отучил меня приостанавливаться, переходя дорогу, и смотреть по сторонам! Сейчас она научит меня переходить правильно, и надо будет ещё не раз сбиться. Между прочим, чего это она такая пугливая? Машины-то ехали ещё далеко! Сознаёт свою ответственность за меня.

Если фрау Мейер заранее и не поручали понаблюдать за мной, то уж наверняка расспросят после, и во всех подробностях.

Этим утром берлинское небо было затянуто белёсой дымкой, улицы – сухи. Город уже не казался таким тёмным, но давящее присутствие фашистской энергетики ощущалось. Кроме того, белёсый, рассеянный свет, не дающий теней, делал всё вокруг уплощённым и однообразным. Тем не менее невозможно было не разглядывать с интересом размашистую архитектуру улиц, площадей, современных зданий общественной значимости, незнакомые очертания соборов. Каким же всё казалось нечеловечески огромным! Уравновешивали каменную стихию многочисленные парки и скверы; даже на главной улице города красовалась великолепная липовая аллея. Вывешенные тут и там красные полотнища с чёрной свастикой и фигуры хищных чёрных орлов над ними резали глаз, но я заставила себя смотреть, чтобы привыкнуть. Вообще, старалась глазеть как можно больше и удивлённее.

Магазин, куда женщина меня привела, был завален, буквально захламлён тряпками. Помимо рядов вешалок, прямо на широких прилавках лежали где бельё, где одежда. Там всё было свалено довольно беспорядочно, и требовалось покопаться, чтобы найти нужный размер. Покупательницы – фрау в нарядных шляпках и дивных осенних туфлях, а также молодые женщины в военной форме – увлечённо перерывали содержимое корзин, от чего оно всё более напоминало гору мусора. Затем подходил продавец и придавал груде товаров подобие порядка. Мы с фрау Мейер включились в игру.

Попадались вещи с разными маркировками: итальянскими, французскими, остальных надписей я не могла и разобрать. Стало ясно, что немцы натащили товаров со всей Европы. Не хотела бы я встретить в берлинском магазине одежду с советских фабрик: это было бы больно! Однако ничего подобного не случилось.

Избежала я и худшей беды. Видно, денег на мой гардероб выделили не скупясь, а фрау Мейер была вынуждена собирать каждый чек – не словчишь! Счастье, что она привела меня сюда, а не в магазин более дешёвый, где продавали вещи, отобранные у людей в концлагерях. Я тогда почти ничего не знала об этой стороне жизни и смерти в фашистской Германии. Если бы во время подбора и примерок бывшие владелицы красивых пальто, нарядных блузок, хорошеньких ботинок обступили меня и стали рассказывать леденящие душу истории своих последних дней, не знаю, как бы я сохранила равновесие и самоконтроль.

В процесс выбора мне вещей я старалась не вмешиваться. Я ведь не должна разбираться ни в европейских тканях, ни в модных фасонах, не могу знать, что пристало носить девочке, а что – старушке. Возражала, только если вещь жала мне. Поэтому, пока фрау Мейер оглядывала меня и командовала переодеться для следующей примерки, голова моя оставалась относительно свободной. Отчего не заняться делом?

С большим интересом прощупала немок-покупательниц.

Женщины думали примерно о том же, что и фрау Мейер. Они устали от разнообразных ограничений, связанных с войной, тревожились за близких, оказавшихся на фронте, злились на всех упрямцев, что продолжают оказывать глупое сопротивление великой Германии, и на Гитлера – за то, что его обещания который год не сбываются, хотели нравиться своим и посторонним мужчинам.

Девушки в форме, выбиравшие бельё, разительно отличались. Они, конечно, тоже вовсю заботились о том, чтобы вызвать восхищение мужчин. Остальное пространство сознания занимали смутные обрывки злых, жестоких фантазий, которые совсем не шли этим миловидным фрейлейн. Я сразу разобралась, что форма на них – гестаповская, а о зверствах гестаповцев мы узнали столько душераздирающих фактов в начале года, когда наши освобождали Подмосковье! Поэтому я решила, что, может быть, не совсем объективно считываю с девиц их мысли и чувства, может быть, приписываю им то, чего ожидаю от людей в гестаповской форме.

Одного магазина не хватило, мы с фрау Мейер заходили и в другие: искали подходящую обувку, пальто. Раз на всё это выделены деньги, значит, предполагается, что я буду разгуливать на свободе. А как же проверки, карантинная изоляция? Поживём – увидим.

Ночью объявили воздушную тревогу. Мейеры спешно повели детей, а заодно и меня в ближайшее бомбоубежище. Вскоре я, к своему удивлению, услышала частые приближающиеся залпы зенитных орудий, а потом и характерные глухие удары – разрывы бомб. Фрау Мейер тряслась, обнимала детей, норовя и тут, под землёй, прикрыть их своим тощим тельцем, и горько пеняла мужу, что он напрасно её успокаивал, напрасно преуменьшал опасность. Муж стеснялся её истерики и слегка похлопывал женщину по плечу псевдоуспокоительным жестом. Сын и дочь тоже стеснялись материнского страха, краснели, шипели. Мальчик вырвался из объятий и выкрикнул: «Мы им ещё покажем! Скажи, папа!»

В общем, всем было не до меня, я без помех прислушивалась к воздушному налёту, и удивление моё возрастало. Мало того, что он был интенсивным. Главное – я чувствовала там, в небе, пронизанном трассами снарядов и самолётным гулом, родную энергетику! Это же наши! Наши бомбят Берлин!