Читать книгу "Продажная любовь - Джулия Джеймс"

— Решено. Завтра переедем в Париж и будем его осматривать.

Энн почувствовала, как поднимается настроение. Нельзя так, но поздно…

Отсрочка приведения приговора в исполнение…

Лучше бы она так не думала. Но это правда.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Энн казалось, что Париж вряд ли будет интересен маленькому ребенку. Но она ошибалась.

Они приехали на такси в центр города и поселились в отеле настолько знаменитом, что ей с трудом верилось. Ари не мог дождаться, когда они пойдут гулять по городу.

Он был прав в своих ожиданиях. Метро, Эйфелева башня и подъем на нее, прогулка на пароходике по Сене, затем сад Тюильри и кафе на улице Риволи — все было грандиозно, все вызывало море восторга.

В кафе Ари с жадностью поедал мороженое, Энн пила кофе, отказавшись от аппетитных пирожных, от которых — к ее досаде — не отказался Никос.

— Зря вы не уступаете соблазнам, Энн, — пробормотал он, сверкнув глазами.

Энн сжала губы. Лучше бы он был таким, как на Соспирисе — придирался бы к ней, уничижительно отзывался о ее сестре, оскорблял ее бриллиантами. Он ведь совсем иной…

Зачем ему меняться?

Она здесь ради Ари, вот и все. И ничто не уничтожит яд, которым уже отравлены их отношения. Как бы Никос ни был хорош.

Однако вечером, когда Ари заснул — Энн жила в смежной с ребенком комнате, — в дверь номера тихо постучали.

— Можем пообедать внизу. Я заказал няню, она будет с Ари до нашего возвращения. И поскольку, Энн, это грандиозный отель, мы и обедать будем в грандиозном стиле, — он замолчал на мгновение, краткое, опасное мгновение. — Наденьте свое вечернее платье. Уверяю, вы не будете слишком нарядны.

Она должна была сослаться на головную боль, усталость, что угодно — чтобы избежать обеда с ним в ресторане знаменитого отеля в центре Парижа. Но не сделала этого.

Когда они шли к столику в ресторане, он, конечно, привлек все взгляды. Никос Теакис в смокинге — невозможно глаз отвести…

Что касается ее — она старалась не смотреть на него и в номере, и сейчас в ресторане. И не очень замечать на себе его восторженный взгляд. Причесываясь и накладывая грим, она помнила, что идет в самый роскошный ресторан Парижа с роскошным мужчиной. И, посмотрев в зеркало, удовлетворенно улыбнулась — усилия были не напрасны.

Еда соответствовала славе ресторана — потрясающе вкусно! И ошеломляюще красиво. Она наслаждалась.

Никос смотрел на нее с веселым изумлением, но когда она подняла глаза, выражение его лица изменилось.

Он отпивал вино из бокала.

— Итак, чем мы займемся завтра, Энн?

— Метро в любом направлении… Ари будет счастлив, — улыбнулась Энн, довольная тем, что можно перейти на разговор об Ари.

А это гораздо безопасней, чем чувствовать на себе взгляд красивых, затененных длинными ресницами глаз.

— Надеюсь, он не понял, что на метро можно приехать в парк с аттракционами.

— Рай для Ари. Эти каникулы — восторг для него. Любой малыш был бы счастлив.

На миг в ее глазах мелькнула тень. Мимолетно, но Никос успел заметить.

— Что такое? — спросил он.

Она улыбнулась немного печально:

— Ари не знает, какой он счастливый по сравнению со многими другими детьми.

Лицо Никоса помрачнело.

— Да, если говорить о материальной стороне. Но у него нет родителей.

— У многих детей нет ни семьи, ни денег, и о них некому заботиться. Все же, надеюсь, никто ни на секунду не позавидует тому счастью, которое у него есть. И он нисколько не избалован — ни в малейшей степени.

— Нет-нет. Нисколько. Мы стараемся. Я, мама, Тина — мы все делаем, чтобы он не стал капризным надоедливым ребенком.

— Никогда не будет! Он ангельское дитя! — с жаром воскликнула Энн.

— О, заговорила слепо любящая тетка! Это ведь так, Энн? Ведь не шоу для меня? Вы действительно его любите.

— Это так удивительно? — насмешливо спросила она.

— Возможно, нет, — с непонятным выражением лица ответил Никос.

Он сказал это в раздумье. Не может поверить, что она по-настоящему любит племянника, которого продала.

Неожиданно, неизвестно почему, ей захотелось развеять впечатление о себе как о бессердечной, корыстной женщине.

— Я думаю, вы полюбили Ари за это время, — медленно проговорил Никос. — Вы были с ним на Соспирисе, потом здесь, изо дня в день. Именно сейчас, когда он не крохотный ребенок, не нагрузка и обуза, которую обрушила на вас смерть вашей сестры, и не непосильная ответственность, от которой нельзя уклониться.

Он задумчиво смотрел на нее все с тем же непонятным выражением на лице, и она не перебивала, хотя ей хотелось закричать, что он ошибается, ошибается. Никогда Ари не был для нее нагрузкой и обузой, он был самым бесценным сокровищем, отдавая его, она отрывала кусок себя, и все кровоточило, все так страшно болело…

А Никос продолжал говорить, тихо и мрачно, и глаза ее все шире и шире раскрывались в удивлении.

— В тот вечер, четыре года назад, я пришел к вам прямо с самолета. Я был в ужасном горе. Смерть Андреаса — единственное, что кричало и стонало во мне. И еще был страх. Да, Энн, страх. И гнев. Гнев и злость. Не на вашу сестру — за то, что она захватила моего брата. На самого себя. Потому что… — он перевел дыхание, видно было, как труден ему этот разговор. — Именно я ручался, что Ари не сын Андреаса, я не верил Карле. И только из-за меня Ари оказался незаконнорожденным сыном моего покойного брата. Я настаивал на тесте ДНК. Знаете, я боялся вас.

— Меня? — Энн не могла этому поверить.

— Вас, Энн, вас. Грязнулю из мрачной лачуги, державшей на руках ребенка, в котором я отчаянно, безумно нуждался и которого вы могли мне не дать, — он снова перевел дыхание. — Вы знали, какая сила была в ваших руках? Тогда, когда я пришел за Ари?

— Что знала? — невыразительно спросила Энн.

— Что могли требовать огромный выкуп! Бог мой, у вас были все права на сына моего брата. После гибели вашей сестры вы стали легальным опекуном Ари. Узнав, что я хочу взять его, вы в тот же момент приобрели неограниченную власть надо мной. Если бы Андреас и Карла были женаты, я легко отобрал бы мальчика. Любой суд на свете решил бы дело в мою пользу. Но как опекун Ари вы держали в руках все карты.

В глазах девушки отражалось недоверие. Он коротко рассмеялся.

— У меня было единственное оружие — деньги. Вы могли расхохотаться мне в лицо, заставить меня умолять вас. Вы ведь не отвечали за поступки сестры, я это понимал. И все же моя злость на нее и страх перед вами, ваша власть надо мной — все это перешло в ненависть к вам. Я вас возненавидел заочно, — он прикрыл на мгновение глаза. — Но неожиданно все оказалось легко. Я увидел женщину очень молодую, очень бедную, для которой было достаточно жалких грошей.