Читать книгу "Мыши - Гордон Рис"

Я села на стул и сняла резиновые сапоги. Мама тоже разулась, и обе пары полетели в мешок.

— Хорошо, — сказала она, отирая лоб тыльной стороной ладони. — Теперь мне нужно все здесь как следует отдраить: шкафы, стены, все.

Она скрылась в кладовке, где мы хранили хозяйственные принадлежности, и вскоре вернулась с пластиковым ведром, щетками, стопкой чистых кухонных полотенец и огромной бутылкой дезинфицирующего средства. Увидев ее — в ночной сорочке, ярко-желтых резиновых перчатках, с разворошенным птичьим гнездом на голове, — мне снова захотелось расхохотаться, как совсем недавно, когда с ноги грабителя слетела кроссовка и она, с ней в руках, завалилась на землю.

— Иногда зрители громко смеются во время самых мрачных сцен в «Макбете», — сказал мне однажды Роджер.

— Почему? — спросила я.

— Потому что, когда страшно, всегда смешно.

Мне удалось подавить приступ смеха — что, наверное, было разумно на фоне отчаянной решимости, сквозившей в лице мамы.

— Какое для меня будет задание, мам?

Она не ответила. Она наполняла ведро горячей водой, поглощенная решением проблемы — как повернуть время вспять, как привести дом в тот порядок, в котором он находился до вторжения грабителя, как отмыть кухню так, чтобы полиция не нашла ни единого пятнышка крови. Мне пришлось повторить свой вопрос.

— Думаю, тебе лучше всего подняться к себе, встать под душ и смыть с себя всю эту кровь, — сказала она, отрывая очередной мусорный мешок. — Положишь сюда свою сорочку, когда разденешься, и полотенца, которыми будешь вытираться. Даже если на них не будет видно пятен крови, они все равно… мы не можем себе позволить рисковать.

19

Второй раз в жизни я смотрела на собственное отражение и не узнавала себя. Из зеркала в ванной на меня смотрело лицо дикаря — не шестнадцатилетней английской девочки из добропорядочной семьи, а примитивного дикаря. Его лицо было перемазано кровью жертвы, в глазах полыхал бешеный огонь схватки, в растрепанных волосах запеклась кровь. Это было шокирующее зрелище, и прошло какое-то время, прежде чем я смогла примириться с тем, что дикарь в зеркале — это я и есть.

Я потерла щеку пальцем, и высохшая кровь отслоилась хлопьями, оставляя на белом керамическом умывальнике следы ржавого порошка. Я осмотрела серые пятна на шее, два темных полумесяца по обеим сторонам дыхательного горла, оставленные пальцами грабителя, когда он пытался задушить меня. Горло до сих пор саднило, и, совершая глотательные движения, я ощущала неприятный ком, застрявший внутри. Мои глаза были налиты кровью, лишь редкие микроскопические крапинки белков просвечивали в этой красной пелене. Я вспомнила, что где-то читала, будто полиция может определить, что человека душили, по разрыву кровеносных сосудов в его глазах. Это как-то связано с недостатком кислорода в крови. Насколько близко я подошла к смерти? В голове стучало, и я чувствовала себя такой усталой, что готова была лечь здесь же, на полу ванной, и мигом заснуть.

Депрессия гигантской волной захлестнула меня и едва не сбила с ног. Какой кошмар! Какая катастрофа! И все по моей вине. Я сама, своими руками, превратила досадный, но весьма распространенный инцидент с домашней кражей в бедствие вселенского масштаба, шокирующее, сенсационное, достойное украсить броскими заголовками первые полосы газет.

По всей видимости, я безвозвратно и навеки разрушила свою жизнь и жизнь своей матери. Я понимала, что нам не удастся избежать наказания за то, что мы совершили. Никому не удается замести следы убийства, всегда найдется какая-то улика, слабое звено в цепочке. Рано или поздно полиция непременно находит убийцу. Так что нас обеих ждала тюрьма, печальный конец безрадостной жизни. И все потому, что меня подвела выдержка. Все потому, что я отказалась слушать маму. Ведь она говорила, что нужно сохранять спокойствие, просила меня не паниковать. Мама уверяла, что он не причинит нам вреда. Что на меня нашло? Почему я не послушалась? Я все испортила. От стыда и горечи мне хотелось провалиться сквозь землю.

И все же где-то глубоко, под покровом вины и самобичевания, крылось некое упрямое и непокорное чувство, призывающее не сдаваться. Точно так же в классической музыкальной пьесе сквозь печальное завывание скрипок и виолончелей прорывается бой барабана, ведущего свою партию — вызывающую и отважную, похожую на военный марш. Что это было? Ощущение незнакомое, грубое, независимое, непредсказуемо-тревожное, как поведение пьяницы на свадьбе?

Я оглядела свои налитые кровью глаза, синяки на шее. Он и в самом деле пытался убить меня — по каплям выдавить из меня жизнь, пока я лежала, беспомощная, на кухонном полу. Я помнила решимость и ненависть на его лице, помнила, как вдруг стало нечем дышать, словно во мне перекрыли какой-то клапан. И он бы сделал это, убил меня, а потом прошел бы в гостиную и сотворил такое же с мамой… но мы остановили его. Кот пробрался в мышиную норку, но на этот раз мыши убили кота.

Когда я снова посмотрела на себя в зеркало, то с удивлением увидела сверкнувшие в улыбке белые зубы. Я улыбалась во весь рот. И тогда я поняла, что это было за чувство, которому я никак не могла дать название: это было возбуждение.

Ночная сорочка, в пятнах засохшей крови, намертво прилипла к телу, и мне пришлось сдирать ее, как пластырь. Было так приятно стоять под горячим душем, ощущая, как мощные струи воды успокаивающе барабанят по голове. Со странным удовлетворением я любовалась бурлящим розоватым водоворотом, затягивающим кровь в сливное отверстие.

Существует ли какая-то мистическая связь между женщинами и кровью? — праздно думала я. Уже с двенадцати лет я привыкла к виду крови, смывая ее с себя, когда мыла руки, отстирывала одежду. Мальчикам было неведомо это ощущение. Может, кровь — это какая-то особая привилегия женщин? Не потому ли их так много среди больничного персонала? Я вспомнила тех, что ухаживали за мной в госпитале: им никогда не было плохо от вида крови, они никогда не отворачивались, не морщились, потому что кровь была им не страшна, она была старым другом.

Я взбила мыло в густую пену и с удовольствием натирала себя, наслаждаясь шумным хлюпаньем и вкусным ароматом. Мне хотелось отскрести свое тело до идеальной чистоты, выйти из душа с абсолютно новой кожей. Когда я смыла с себя мыло, то в зеркале сзади увидела отвратительный след от падения на нож. Прямо над ягодицами растекался черный синяк размером с кулак, обрамленный ярко-красным очагом воспаления.

Я потянулась за шампунем, чтобы помыть голову, но на привычном месте его не оказалось, и я с содроганием вспомнила, что грабитель прихватил его с собой. Пришлось вымыть голову мылом, смягчив волосы бальзамом из маленькой зеленой бутылочки, которая так давно стояла на полке, что ее крышка успела покрыться слоем пыли. Смыв с себя остатки пены, я еще долго стояла под душем.

Я насухо вытерлась полотенцем и бросила его в мусорный мешок, где уже лежала моя ночная сорочка, потом закуталась в другое полотенце. Я нанесла на лицо любимый увлажняющий крем, вбивая его круговыми движениями кончиков пальцев, щедро смазала руки маминым кремом с сильным ванильным ароматом. Я почистила зубы, чтобы избавиться от мерзкого привкуса крови, который еще ощущался во рту: долго-долго скребла их мятной пастой, пока она не начала разъедать слизистую.