Читать книгу "Викинги – люди саги. Жизнь и нравы - Аделаида Сванидзе"

В процессе сложения монархии постепенно кристаллизуется новая элита, которая сохраняет традиционные воинские функции, но приобретает и новые. Саги наглядно показывают, что новая элита каждой страны, ее самая влиятельная, богатая и властная общественная прослойка, складывалась, с одной стороны, за счет наделения старой военно-родовой знати служебными — правящими и судебно-административными — полномочиями от центральной власти. С другой — путем наделения ею же некоторых незнатных военно-служилых людей, отличившихся на службе короля, имениями, судебной и административной властью и, в результате, вхождением их в общественную верхушку. При всех противоречиях и борьбе в среде элиты, нередко борьбе жестокой, она выступала как общность, спаянная едиными интересами, многими межличностными связями: отношениями семейными и брачными, вообще родства и свойства, а также особой ментальностью, «горделивостью» избранных. В элите эпохи викингов уже ясно видны черты будущего высшего сословия — дворянства.

Одновременно прослеживаются интересные особенности скандинавской элиты: родовая знать играет в ней очень большую роль. К тому же часть родовой знати не желает служить королю и на местах составляет важнейшие очаги сепаратизма, опираясь на крестьянство. Эти особенности политической ориентации элиты сохранялись в Скандинавии долго.

К концу эпохи викингов, на фоне сохраняющейся, но убывающей роли военного грабежа, в общем виде обрисовались новые источники дохода короля: собственные имения правящей семьи, королевский домен, государственное имущество (включая землю), различные, в разной мере регулярные, поборы с населения, включая торговые пошлины, судебные штрафы, воинские и строительные повинности, дани с зависимых территорий. Для элиты источниками дохода стали, помимо грабительских набегов, их расширяющиеся частные имения и, все чаще, воинская и другая служба при короле, которая вознаграждалась поместьями, жалованьем, ценными дарами; а административные посты приносили служивому лицу в виде платы часть королевских полномочий, в том числе право отчуждать в свою пользу часть королевских даней, налогов, пошлин и штрафов (как и возможность злоупотреблять этими полномочиями).

«Королевское достоинство», закрепленное образом жизни и окружением государя, далеко не совпадало с тем образом идеального правителя, который был выработан скандинавами к тому времени.

Идеальный образ короля эпохи саг вполне ясен и не очень-то соответствует ни народной модели скандинавов, ни образцу христианских добродетелей, нарисованных Григорием Великим: в нем слишком много языческого. Впечатляет слушателей саг, если конунг — «могучий и славный», а его супруга — «всех жен красивей и мудрей». Особенно хороши образы королей прошлого, таких как «величайший витязь — конунг в стародавние времена» Вёлсунг-богатырь[1616] или Сигурд, которого «каждый ребенок любил от всего сердца»[1617]. Вызывает уважение король — враг и «безначалия», и деспотизма[1618], носитель порядка, охранитель закона и справедливости. Очень важным достоинством короля было соблюдение мира[1619]. Хороша и такая характеристика: «Возрастом он был дитя, душой — смельчак, видом красавец» (о сыне Олава Святого от наложницы, короле Магнусе)[1620]. Хорошего короля, согласно сагам, положено воспитывать с детства, научить «на разных языках говорить, как подобает королевичу», и «многим другим хитростям»; для этого у принца должен быть знатный и мудрый воспитатель-дядька[1621].

Осуждается правитель, который «жаждал кровопролития и не кольцами данов радовал, но безрадостные длил усобицы, распри ратников во владениях своих». Кто не мог преодолеть «страсть любостяжания» и считал, что «весь мир под пятой у него». Чья гордыня возрастала, «охранитель души задремал, почил» и вот этот король уже «готов для адских сил» («Беовульф», ст. 1710–1740).

Судя по некоторым выражениям, которые встречаются в сагах, тщательно воспитывали и принцессу, как и девицу из знатной семьи, также возможную будущую королеву[1622].

Саги, при всей их грубоватой прямоте, все же в известном смысле героизировали королей. Но далеко не все и не всегда. К тому же составители письменных текстов XIII и последующей пары столетий могли добавить и собственные акценты к фольклорным основам саг.

Вместе с тем очевидно, что король в эпоху викингов еще не высился над обществом недоступным утесом. Законы обычного права и личностные отношения связывают его не только с элитой, но и с бондами, они пронизывают общество и по властной вертикали, и на уровне социальных горизонталей.

Очевидно, что в эпоху саг народ и правители добивались справедливости равно насильственными способами. Государи убивали и обирали подданных, как простолюдинов, так и родовую знать. Подданные отвечали им мятежами, заговорами, смещали и подчас убивали неугодных правителей. При этом обе стороны в известной мере руководствовались и оперировали общими представлениями о праве и справедливости, идеальными нормами отношений народа и государя. Но именно в известной мере, поскольку эти нормативы использовались каждой группой общества скорее для оправдания, чем для мотивации своих действий. «Нарушение закона», «нарушение обычая», пренебрежение тем, что «было издревле», мнением «мудрейших людей древности» — обычные клише обеих сторон.

Эти нормативы, однако, оказались необыкновенно живучими в скандинавских обществах. Известный шведский епископ Хенрик Тидеманссон во второй половине XV в. в своих поучительных стихах «Бонд» и «Конунг» повторяет: стране и народу нужно справедливое правление, а потому королю надлежит «держать закон», решать дела вместе с советниками и не роскошествовать, но беречь государственное добро.

В заключение следует еще раз подчеркнуть: хотя именно в эпоху викингов сложились три Скандинавских государства — Дания, Норвегия и Швеция, — однако эта своего рода изначальная политическая централизация была в значительной мере формальной. Отдельные земли-ланды еще долго жили в соответствии со своими традициями и руководимые местными авторитетными людьми. Это был живучий сепаратизм областей, каждая из которых имела свой тинг, свод устного, позднее и письменного права, своего лагмана; немалую роль при этом играл и авторитет местной знати. Эти черты свидетельствуют о живучести племенного сознания и распорядков.