Читать книгу "Скандинавский детектив - Дагмар Ланг"

— Когда вы расстались с Вероникой Турен? — спросил он сурово.

— Расстался? — рассмеялся Жак. — Она, к счастью, никогда не была моей.

— Не стройте из себя дурака! Когда и где вы с ней расстались вчера вечером… или ночью?

Борода хорошо защищает лицо, однако и она оставляет некоторые части лица открытыми, так что можно увидеть, когда бородач краснеет или бледнеет. Жак сперва покраснел, потом его лицо стало серовато-бледным.

— С Вероникой мы распрощались здесь, в ателье, в половине шестого. А сегодня договорились поужинать вместе.

— Это будет проблематично.

— Проблематично? — Жак даже подскочил на стуле. — Что вы имеете в виду? Господи, что случилось?

Вместо ответа Палле вдруг поднялся — скорее от изумления, чем из обычной вежливости. В дверях салона появилась женщина его мечты. К сожалению, она выглядела такой недоступной, словно сошла с обложки модного журнала. Даже ее плащ являл собой суперэлегантное сооружение из голубовато-зеленого водонепроницаемого бархата с отворотами и капюшоном зеленого шелка. Этот яркий зеленый цвет выгодно оттенял черные блестящие волосы и огромные синие глаза. Когда она жестом профессиональной манекенщицы сняла плащ и бросила его на табурет у двери, весь ее облик был по-прежнему выдержан в этих двух тонах — синие перчатки, синий костюм и зеленая шелковая блуза до талии с глубоким вырезом. Единственным украшением был широкий зеленый браслет на левой руке.

В тоне Жака смешались восхищение и раздражение из-за неожиданного вмешательства в разговор.

— В жизни не встречал женщины, которая умела бы так разодеться в самый обычный будний день, как ты. Прими мои комплименты! Разрешите представить — Ивонна Карстен, наша ослепительная манекенщица. Инспектор криминальной полиции Дэвидсен.

Однако красавица словно не заметила Палле Дэвидсена. Отработанной скользящей походкой она приблизилась к Жаку, подняла руку и отвесила ему звонкую пощечину.

Жак чуть не упал.

— Ты что? Какая муха тебя укусила? Совсем спятила?

— Ты вполне заслужил еще одну. — Ивонна, похоже, намеревалась повторить. — Одна — за то, что сбежал от меня. А вторая — за то, что не открыл мне.

— Не открыл? Да ты с ума сошла! Что я должен был тебе открыть?

— Ты… ты… твоя…

Ее пальцы с острым маникюром хищно скрючились, словно готовые вцепиться ему в бороду или расцарапать лицо.

— Ты будешь отрицать, что был здесь… в ателье… вчера в девять вечера? И что ты наплевал на меня, когда я звонила и колотила в эту дурацкую дверь и кричала?

Жак совсем перепугался.

— Ивонна, ради Бога, уймись. Мы не одни.

— Да, мы не одни. И вчера ты тоже был не один. Признавайся! Хотя ты можешь вообще ничего не говорить. Я точно знаю, что она была здесь! Ее чертову шикарную тачку невозможно не узнать. Эта мерзкая толстуха!

— Если ты имеешь в виду Веронику…

— Если я имею в виду Веронику! Да уж, ее, кого же еще! Но я клянусь, если эта старая ведьма еще раз перебежит мне дорогу, ей это даром не пройдет! Я ее уничтожу! Точно так же, как…

Голос Ивонны звучал все возбужденнее, глаза помутнели. Палле, хорошо знавший все эти симптомы, рассудил, что никому не станет легче, если она по-настоящему забьется в истерике, и поспешил вмешаться.

— Это совершенно лишнее.

Лаконичная реплика дала нужный эффект. Она запнулась и уставилась на него, открыв нежно-розовый ротик, в ожидании продолжения.

— Вероника Турен уже мертва, — сказал Палле.

— Мертва?!

Это слово прозвучало как чуть слышное эхо, и в комнате воцарилась мучительная напряженная тишина. В конце концов, Палле вынужден был произнести еще одну, заключительную, реплику:

— Да, она мертва. Ее убили.

4

Как Жак воспринял это сообщение, инспектор криминальной полиции Дэвидсен впоследствии сказать не мог. Он был всецело поглощен реакцией прекрасной манекенщицы. Несостоявшаяся истерика сменилась обмороком, и когда он подхватил ее и отнес на диван, ее вид представлял впечатляющее зрелище — от синих туфель-лодочек на идеальных ногах до глубокого выреза на шелковой блузке… Внезапно он осознал с гримасой отвращения, что еще долго шелковые блузки будут вызывать у него аллергию, независимо от того, розовые они или зеленые, разрезаны они и перепачканы кровью или ходят вверх-вниз в напряженном ритме, обтягивая высокую, остроконечную и, без сомнений, живую женскую грудь. Он нервно тряс ее за плечи, но длинные накрашенные ресницы не поднимались.

— Что вы теперь скажете, черт вас возьми? — прорычал он, обращаясь к Жаку. — Выходит, вы были здесь вчера вечером с фру Турен?

Глаза Жака уже приобрели свое прежнее испуганное выражение — как у зайца, который чувствует опасность и в любую секунду готов пуститься наутек, едва поймет, в какую сторону бежать.

— Так утверждает Ивонна. Возможно, она вообразила себе, что это так, а может быть, надеется что-то выиграть и поэтому лжет. Я никогда не понимал ее, а сейчас понимаю еще меньше, чем когда бы то ни было. Если вам удастся разобраться в ее фокусах и выудить из нее правду, я первым сниму перед вами шляпу.

Выражение его лица резко изменилось, когда он добавил:

— У меня не было причин убивать Веронику. Я искренне огорчен ее смертью. Может быть, я один из немногих, кто действительно огорчен.

То же самое он повторил некоторое время спустя в той комнате, которая из-за невероятного скопления тюков и рулонов ткани на полках называлась кладовкой. Палле отослал его, чтобы наедине померяться силами с Ивонной Карстен, и Жак уселся на рабочий стол спиной к мокрому окну на задний двор. В кладовке компанию ему составила Мария, которая не в состоянии была выносить разговоры на кухне, где страшная сенсация обсуждалась со всех сторон остальными сотрудниками.

— А ты? — спросил он. — Ведь тебе, наверное, не жарко и не холодно от того, что она умерла. Ты ведь и не знала ее почти.

— Мне пару раз приходилось иметь с ней дело как с клиенткой. Впрочем, этого вполне достаточно, чтобы ее возненавидеть. Иногда она бывала очень милой и веселой, но иногда… хотя я не думаю…

— Чего ты не думаешь?

Он посмотрел на нее сверху вниз, поскольку она сидела на деревянном стуле, по-королевски накрытом золотистой парчой, посмотрел почти с нежностью на ее стройную фигурку в простом черно-белом платье. Ему очень импонировали ее тихая, спокойная манера держаться и ее колоссальная работоспособность, ему нравился также нечаянный контраст между супермодной кокетливой челкой и высокой традиционной, подколотой шпильками прической из длинных светлых волос.

— Я не думаю, что ей когда-либо было дело до других. Как-то раз я слушала по радио поэму «Пер Гюнт», и там Ибсен говорит, что Пер Гюнт… доволен самим собой. Мне показалось, что она… фру Турен… была как раз такой.