Читать книгу "Сложенный веер - Сильва Плэт"

У каждого она своя. Так уж повелось.

Когда-то молодой французский офицер войска «Антанты» встретил в России девушку с прозрачными серо-голубыми глазами и облаком веселых русо-рыжих завитушек, обрамлявших ее маленькую головку. Встретил и не смог забыть. Конечно же, как это на самом деле случается в жизни чаще, чем в романах, родители юноши, гордо носившие имя старинного графского рода, даже представить не могли, что их сын может привести в дом дочь врача. Ну, не совсем, врача, а профессора медицины Московского университета. Да и мама избранницы так и не стала домохозяйкой из клана наседок. Она сочиняла музыку, дружила с учениками Римского-Корсакова, была знакома и с самим мэтром. И все же, графы Сен-Пьер Дюшлен не привыкли к мезальянсам. Поэтому сыну, вернувшемуся из России, в родительском благословении на брак с неизвестной русской было отказано.

Но что такое родительское вето, когда кипит горячая галльская кровь, и тебе пару лет как исполнилось двадцать… Они поженились.

Возможно, когда-нибудь Сильвия и напишет биографию своей семьи, где расскажет историю неповиновения прадедушки-француза и отчаянной смелости прабабушки-русской, как и еще множество семейных историй о своих родителях, тетушках и дядюшках, кузенах и кузинах, братьях и сестрах. Книга вышла бы захватывающая, но вряд ли это случится. Ведь Сильвия с головой погрузилась в историю родов Дар-Эсилей и Дар-Халемов, она без спросу эмигрировала в Дилайну и ведет оттуда прямые репортажи для тех, кто еще не сумел заглянуть в не такое уж далекое будущее нашей Вселенной.

Сильвия, галопом по Европам

Нагулявшись за день по окрестным полям и перелескам на поводу у осликов, которые позволяли ехать на себе верхом, только если чувствовали, что хозяйка и ее гостья валятся с ног (непонятно, мы их выгуливаем или они нас?), мы с Сильвией поместились в глубокие кресла в большом зале и устроили себе ностальгический вечер.

Ворчливый огонь в камине, старинное блюдо с виноградом и сладкими яблоками из соседней деревушки, гигантская деревянная доска с десятком местных сыров, пара пыльных бутылок красного из подвалов замка, воспоминания вперемежку с новостями. Пожалуй, нам не хватало только какого-нибудь волшебства…

— И все-таки, как тебя тогда занесло в нашу, занавешенную от всего мира страну? — вот уже почти тридцать лет я не могу понять, как эта юная француженка из графского рода оказалась на филологическом факультете Московского университета в начале восьмидесятых. — И русский язык ты уже тогда знала блестяще.

— Язык… Ну это, знаешь ли, моя прабабка виновата. Она из России уехала, но с прадеда взяла обещание, что все ее дети и дети детей, и их дети, и прочие потомки с рождения будут знать два языка — французский и русский. Он любил ее больше жизни, поэтому такой зарок показался ему мелочью. Конечно, он дал слово. Но потом они здорово намучались с этим обещанием. Когда пошли дети, внуки, когда вокруг не было того, что мы называем русскоговорящей средой. И все-таки в нашем роду завет прабабки свято соблюдали, правда, придумали (на то мы и хитроумные галлы) «трактовку». Детей у нас принято было иметь много, а русскому учили не всех, а самых способных или самых любопытных, или самых-самых. Так и вышло, что на семейных «ветках» остались русскоязычные птички. Мои родители долго не думали, как только родилась у семи братьев сестра, то есть я, так меня и отдали русской гувернантке. А вот у моей двоюродной тетки, например, все шестеро — сыновья и больше детей уже не будет. Так они своего младшенького русскому и обучили. Он на десять-пятнадцать лет моложе старших сыновей-погодков, а потому — всеобщий любимец и полиглот к тому же. Боюсь, будет дипломатом.

— Почему боишься?

— Ему всего пятнадцать лет пока, но он уже такой интриган и хитрец, что я опасаюсь, как бы сам себя не перехитрил. Ты же знаешь, у таких людей личная жизнь сложно складывается. А парнишка славный.

— Так ты с него своих лорд-канцлеров писала? — я снова и снова пытаюсь разобраться, откуда взялся этот многонаселенный мир, выплеснувшийся на страницы Сильвиной книги.

— Нет, ни с кого я не списывала. Я всё это выдумала. Просто выдумала. Сочинила. Я же всю жизнь себя сочиняю.

— А мне казалось, ты такая практичная девочка. Даже тетечка. Ты же чуть ли не в младенчестве докторскую защитила, всю жизнь студентам преподаешь в Пуатье, к нашим преподам с семинарами приезжаешь, в Сорбонну тебя звали, книжки научные выпускаешь про какой-то загадочный русский синтаксис, о котором у нас в стране одни филологи только и имеют представление. И вдруг — целый фэнтези-эпос.

— Ты же знаешь, я живу периодами. Когда-то мне безумно хотелось учиться. И ехать изучать русскую лингвистику в Россию — это я сама придумала. Родители даже удивились, но возражать не стали. За карьерой братьев они серьезно следили, а мне позволяли делать, что хочу. Но я вместо того, чтобы стать… как это… «девочкой-мажором» и школу закончила отлично, и в университет экзамены сдала на все пятерки. И кандидатскую защитила. Потом мне хотелось учить. Потом влюбляться и рожать детей, потом путешествовать, потом я купила яхту и училась ею управлять.

Сегодня мне нравится бродить по замку, дружить с его обитателями (у меня тут водяная крыса живет и водяная змея!), кататься на лодке и выгуливать осликов, рассказывать историю Аккалабата и Дилайны, разжигать камины и принимать старых друзей. Завтра — что будет завтра? Завтра понаедут мои братья, привезут новостей и рецептов, будут спорить и охотиться, их дети будут шуметь, а я — может быть, стану с ними играть в горелки и самозабвенно кулинарить или спрячусь в башне и превращусь в сухаря-профессора в юбке. А послезавтра наступит зима, в замке станет холодно и сыро, я уеду читать лекции в Сорбонну или в Москву, моя дочь будет писать мне письма из австрийского колледжа, а я — писать своему стареющему отцу, который зимой переселяется в единственное теплое крыло замка, и все мы будем ждать Рождества, чтобы собраться вместе и согреть дом наших предков своим дыханием и любовью.

А может быть, я встречу какого-нибудь Пантагрюэля и отправлюсь с ним на поиски Оракула Божественной Бутылки, а найду только огромный старый башмак в окрестностях Пуатье… Ты же помнишь, что тут неподалеку жил Рабле, и с тех пор в нашей провинции то и дело встречаются гигантские башмаки. Один из них даже замуровали в камне и сделали из него памятник. Там теперь все фотографируются. Кто знает, что будет завтра?.. Пойдем, я лучше покажу тебе свою коллекцию.

Конечно, как я могла забыть! Когда-то Сильвия увлекалась историей старинного холодного оружия, но мне и в голову не приходило, что девочка (!), ну, хорошо, пусть взрослая женщина, может коллекционировать шпаги или рапиры…

Нет, действительно не может. В коллекции Сильвии были одни веера. Костяные, тканевые, металлические, с иероглифами, рисунками, буквами, гладкие, с шитьем, крохотные или гигантские, как птичьи крылья, распахнутые или сложенные, — они лежали под стеклом, висели по стенам, даже стояли в каких-то подставках, похожих на те, что делают для зонтиков или каминных щипцов… Вот это настоящее девчачье хобби, — не успела я так подумать, как Сильвия стала нажимать и выхватывать, складывать-раскладывать, сверкать сталью и пугать меня до дрожи. Веера оказались совсем не девчачьими. Веера-ножи, — стилеты, шпажки, кинжалы, «веера возможностей смерти». Только отъявленные жизнелюбы могут позволить себе насмехаться над смертью, только их подсознательная вера в жизнь гонит их на кухню творчества и заставляет смешивать и смешивать всем известные ингредиенты, чтобы вопреки всем законам и правилам рождалась новая жизнь, новое слово, новый миф, новая вселенная.