Читать книгу "Двадцать лет спустя - Александр Дюма"

И он пустил лошадь в галоп, чтобы предупредить слуг о приезде г-на дю Валлона и его друзей.

– Нас четверо, – сказал д’Артаньян своим друзьям, – мы установим очередь; каждый из нас по три часа будет караулить монсеньора. Атос осмотрит замок; его нужно хорошенько укрепить на случай осады; Портос будет заботиться о продовольствии, а Арамис – наблюдать за гарнизоном. Иначе говоря, Атос будет старший инженер, Портос – главный интендант, а Арамис – комендант крепости.

Тем временем Мазарини устроили в самых лучших покоях замка.

– Господа, – сказал он, водворившись в них, – вы, я надеюсь, не намерены долгое время держать в тайне мое местопребывание.

– Нет, монсеньор, – ответил д’Артаньян, – напротив, мы очень скоро объявим, что вы у нас в плену.

– Тогда ваш замок подвергнется осаде.

– Мы имеем это в виду.

– Что же вы сделаете?

– Будем защищаться. Если бы покойный кардинал Ришелье был жив, он бы рассказал вам одну неплохую историю про бастион Сен-Жерве, где мы продержались вчетвером с четырьмя слугами и дюжиной покойников против целой армии.

– Такие вещи удаются только раз и больше не повторяются.

– Да нам теперь и нет надобности быть такими героями. Завтра дано будет знать парижской армии, а послезавтра она будет здесь. Сражение разыграется не под Сен-Дени или Шарантоном, а у Компьена или Вилле-Котре.

– Принц побьет вас, как всегда бил.

– Возможно, монсеньор; но перед сражением мы перевезем ваше преосвященство в другой замок нашего друга дю Валлона, – у него три таких, как этот. Мы не желаем подвергать опасностям войны ваше преосвященство.

– Я вижу, – сказал Мазарини, – мне придется согласиться на капитуляцию.

– До осады?

– Да, условия, может быть, будут легче.

– О монсеньор! Вы увидите, наши условия будут умеренны.

– Ну, говорите, что у вас за условия?

– Отдохните сперва, монсеньор, а мы подумаем.

– Мне отдых не нужен. Мне надо знать, нахожусь я в руках друзей или врагов.

– Друзей, монсеньор, друзей!

– Тогда скажите сейчас, чего вы от меня хотите, чтобы я знал, возможно ли между нами соглашение. Говорите, граф де Ла Фер.

– Монсеньор, для себя мне требовать нечего, но я многого бы потребовал для Франции. Поэтому я уступаю слово шевалье д’Эрбле.

Атос поклонился, отошел в сторону и, облокотившись на камни, остался простым зрителем этого совещания.

– Говорите же вы, господин д’Эрбле, – сказал кардинал. – Чего вы желаете? Говорите прямо, без обиняков: ясно, кратко и определенно.

– Я открою свои карты, – сказал Арамис.

– Я вас слушаю, – сказал Мазарини.

– У меня в кармане программа условий, предложенных вам вчера в Сен-Жермене депутацией нашей партии, в которой участвовал и я.

– Мы уже почти договорились по всем пунктам, – сказал Мазарини. – Перейдемте к вашим личным условиям.

– Вы полагаете, они у нас есть? – сказал Арамис с улыбкой.

– Я думаю, не все вы так бескорыстны, как граф де Ла Фер, – сказал Мазарини, делая поклон в сторону Атоса.

– Ах, монсеньор, в этом вы правы, – сказал Арамис, – и я счастлив, что вы воздаете наконец должное графу. Граф де Ла Фер – натура возвышенная, стоящая выше общего уровня, выше низменных желаний и человеческих страстей: это гордая душа старого закала. Он совершенно исключительный человек. Вы правы, монсеньор, мы его не стоим, и мы рады присоединиться к вашему мнению.

– Бросьте, Арамис, смеяться надо мной, – сказал Атос.

– Нет, дорогой граф, я говорю то, что думаю, и то, что думают все, кто вас знает. Но вы правы, не о вас теперь речь, а о монсеньоре и его недостойном слуге, шевалье д’Эрбле.

– Итак, чего же вы желаете, кроме тех общих условий, к которым мы еще вернемся?

– Я желаю, монсеньор, чтобы госпоже де Лонгвиль была дана в полное и неотъемлемое владение Нормандия и, кроме того, пятьсот тысяч ливров. Я желаю, чтобы его величество король удостоил ее чести быть крестным отцом сына, которого она только что произвела на свет; затем, чтобы вы, монсеньор, после крещения, на котором будете присутствовать, отправились поклониться его святейшеству папе.

– Иными словами, вам угодно, чтобы я сложил с себя звание министра и удалился из Франции? Чтобы я сам себя изгнал?

– Я желаю, чтобы монсеньор стал папой, как только откроется вакансия, и намерен просить у него тогда полной индульгенции для себя и своих друзей.

Мазарини сделал не поддающуюся описанию гримасу.

– А вы, сударь? – спросил он д’Артаньяна.

– Я, монсеньор, – отвечал тот, – во всем согласен с шевалье д’Эрбле, кроме последнего пункта. Я далек от желания, чтобы монсеньор покинул Францию, напротив, я хочу, чтобы он жил в Париже. Я желаю, чтобы он отнюдь не сделался папой, а остался первым министром, потому что монсеньор – великий политик. Я даже буду стараться, насколько это от меня зависит, чтобы он победил Фронду, но с тем условием, чтобы он вспоминал изредка о верных слугах короля и сделал капитаном первого же свободного полка мушкетеров того, кого я назову ему. А вы, дю Валлон?

– Да, теперь ваша очередь, дю Валлон, – сказал Мазарини. – Говорите.

– Я, – сказал Портос, – желаю, чтобы господин кардинал почтил дом, оказавший ему гостеприимство, возведя его хозяина в баронское достоинство, а также чтобы он наградил орденом одного из моих друзей.

– Вам известно, что для получения ордена надо чем-нибудь отличиться?

– Мой друг сделает это. Впрочем, если будет необходимо, монсеньор укажет способ, как это можно обойти.

Мазарини закусил губу: удар был не в бровь, а в глаз. Он отвечал сухо:

– Все это между собой плохо согласуется, не правда ли, господа? Удовлетворив одного, я навлеку на себя неудовольствие остальных. Если я останусь в Париже, я не могу быть в Риме; если я сделаюсь папой, я не могу остаться министром; а если я не буду министром, я не могу сделать господина д’Артаньяна капитаном, а господина дю Валлона бароном.

– Это правда, – сказал Арамис. – Поэтому, так как я в меньшинстве, я беру назад свое предложение относительно путешествия в Рим и отставки монсеньора.

– Так я остаюсь министром? – спросил Мазарини.

– Вы остаетесь министром, это решено, монсеньор, – сказал д’Артаньян. – Вы нужны Франции.

– Я отказываюсь от своих условий, – сказал Арамис. – Его преосвященство остается министром и даже фаворитом ее величества, если он согласится сделать то, что мы просили для самих себя и для Франции.

– Заботьтесь только о себе, – сказал Мазарини, – и предоставьте Франции самой договориться со мной.