Читать книгу "Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс"

Стойкость Британии в 1940−1941 гг. сыграла решающую роль в предотвращении нацистского триумфа; но после этого народ Черчилля внес лишь второстепенный вклад в победу. Цена – как в кровопролитии, так и материальная – казалась высокой, но на самом деле была скромной по сравнению с ужасами, выпавшими на долю народов Континента. Даже до британских лидеров медленно доходило понимание того, что, хотя война и ускорила потерю нацией ее всемирной мощи, сама эта потеря была неизбежной. У британцев развилось чувство обиды из-за послевоенных лишений, талонов на некоторые виды питания, которые оставались в ходу вплоть до 1952 г. Поскольку англичане переоценивали силу и богатство Британии образца 1939 г., уменьшение их значения в мире и сравнительное обеднение после победы воспринимались более болезненно.

Война осталась предметом гордости в народной памяти, потому что британцы стали относиться к ней как к последнему триумфу их величия, историческому достижению, которое можно противопоставить многим послевоенным неудачам и разочарованиям. Длительное противостояние нацизму в 1940−1941 гг. было действительно их звездным часом, на который их сподвиг Уинстон Черчилль, этот исполин светлых сил. В течение войны Британией управляли с впечатляющей эффективностью; ее лидеры «запрягли» гражданские мозги и научный гений для обеспечения ошеломляющего результата, символом которого стала криптографическая эпопея Блетчли-парка, самого большого национального достижения военных лет. Королевские ВМС и ВВС осуществили много смелых и технически качественных акций, хотя равновесие между их возможностями и возложенными на них обязанностями всегда было шатким. Однако общая эффективность британской армии редко превышала минимально приемлемую, а часто проваливалась и ниже этой планки. Алан Брук с готовностью признавал, что как организации армии недоставало компетентных командующих, воображения, транспорта и вооружений, энергии и профессиональных навыков. Только артиллерия работала на отлично. Недостатки армии обнажились бы еще более безжалостно, если бы от нее потребовалось взять на себя важную роль в победе над вермахтом.

Что касается США, их промышленная мощь внесла больший вклад в победу, нежели их войска. Немецким экономическим менеджерам стало очевидно еще в декабре 1941 г., что Гитлеру не добиться победы из-за событий в СССР и вступления США в ряды союзников. Это было задолго до того, как ВВС Британии и США достигли зрелости в стратегическом наступлении: бомбардировки Германии союзниками приблизили конец, но не предрешили исход. Однако необходимо подчеркнуть важность авиаподдержки наземных операций и полного господства в воздухе на западных фронтах в 1943–1945 гг. Западные союзники создали великолепные тактические ВВС и использовали их с мастерством и чутьем, которых им не хватало в наземных операциях. Каждый, кто хоть мельком видел войска, плотные колонны которых без помех со стороны люфтваффе наводнили дороги Италии, а позднее северо-западной Европы, признавал решающий вклад авиации в обеспечение свободы передвижения союзников и ее отсутствия у вермахта.

ВМС и морская пехота США в основном отвечали за разгром Японии. Для этого велось множество стратегически бесполезных сражений, например в Бирме и на Филиппинах. Но динамика войны накладывала свои требования, и такие суждения значительно легче выносить современным историкам, чем тогдашнему национальному руководству. То же самое можно сказать и об аргументах против использования ядерных бомб.

США оказались единственным участником войны, вышедшим из нее без синдрома жертвы. Большинство американцев гордилось и своим вкладом в победу союзников, и своим новым статусом самой богатой и могущественной нации на земле. Характерным для американского романтического духа можно считать то обстоятельство, что война, в которую США вступили только из-за нападения Японии, за последующие 45 месяцев превратилась в «крестовый поход за свободу». Благодаря Пёрл-Харбору меньше жителей США сомневалось в правоте своего дела, чем в какую-либо другую войну, которую их страна когда-либо вела. «Это был последний раз, когда большинство американцев думало, что они невинны и чисты без оговорок»23, – сказал профессор Роберт Лекэчмен.

Американцы поддерживали высокоэффективные оперативные отношения с британцами, что стало заметным достижением, принимая во внимание сложность союзов вообще, взаимные подозрения и разницу во взглядах. Партнерство лучше всего работало на местах, где британский личный состав мирно сотрудничал с американским, и давало сбои на более высоких уровнях. Американцы испытывали антипатию к империализму, которая была усилена личными впечатлениями от него в Египте, Индии и Юго-Восточной Азии. Они высокомерно верили в собственную добродетель и осознавали свое превосходство. Резкое прекращение конгрессом программы ленд-лиза в 1945 г. отражало отсутствие нежных чувств по отношению к нации Черчилля; опросы общественного мнения показывали, что американцы скорее готовы простить долг по ленд-лизу СССР, чем Британии. Возможно, отношения между двумя странами ухудшались бы и дальше, если бы не новые требования, налагаемые общепризнанной угрозой Советского Союза. Быстро развивающаяся конфронтация между Востоком и Западом принудила Соединенные Штаты признать необходимость сохранения союза с Британией и другими европейскими странами, поумерив свои антиимпериалистические возражения, а также предложив разрушенному Континенту долю своих огромных военных прибылей для воскрешения экономики.

Каковы бы ни были недостатки Сталина в роли главнокомандующего и как бы чудовищна ни была его репутация как тирана, он руководил созданием выдающейся военной машины и с триумфом добился выполнения своих задач. В 1945 г. Советский Союз казался единственной страной, которая получила в результате войны все, чего она желала, создав новую восточноевропейскую империю – буфер на границах с Западом, а также закрепив свое положение на тихоокеанском берегу. Бывший заместитель госсекретаря США Самнер Уэллс описывал такой разговор, якобы состоявшийся между Сталиным и Энтони Иденом, министром иностранных дел Британии. Советский лидер сказал: «Гитлер – гений, но не знает, когда остановиться». Иден: «Разве кто-нибудь знает, когда остановиться?» Сталин: «Я знаю»24. Даже если эта беседа апокрифична, эти слова отражают реальность того, что Сталин с проницательностью обозначал границы своего произвола против свободы в 1944−1945 гг., чтобы избежать полного разрыва отношений с западными союзниками, прежде всего с США. Он сдержал ровно столько своих обещаний Рузвельту и Черчиллю – например, не захватив Грецию и выведя войска из Китая, – сколько требовалось, чтобы сохранить приобретения в Восточной Европе и не ввязаться в новый конфликт. Но Советский Союз был введен в заблуждение своим военным и дипломатическим триумфом, переоценив его значение. Более сорока лет после 1945 г. он поддерживал военную угрозу Западу ценой саморазрушения; в конце концов, экономическое, социальное и политическое банкротство системы, созданной Сталиным, стало очевидным.

Русские вышли из войны с осознанием своего нового могущества на мировой арене, но также с колоссальными разрушениями, с огромными потерями. Они утверждали (и были правы), что западные союзники дешево купили свою долю победы, и этот взгляд укреплял в них инстинктивное чувство обиды на Европу и США. Они забыли, как были союзниками Гитлера в 1939−1941 гг. Современная Россия продолжает упрямо и вызывающе отрицать оргию изнасилований, мародерства и убийств, устроенную Красной армией в 1944−1945 гг.; то, что иностранцы много об этом говорят, считается оскорбительным, поскольку ставит под сомнение и столь любимый статус главной жертвы, и славу военных побед.