Читать книгу "Красная каббала - Григорий Климов"

Прежде всего бросилось в глаза то, что я вижу не убой скота, а какое-то таинство, священнодействие, какое-то библейское жертвоприношение. Передо мной были не просто мясники, а священнослужители, роли которых были, по-видимому, строго распределены. Главная роль принадлежала резнику, вооруженному колющим орудием; ему при этом помогали целый ряд других прислужников: одни держали убойный скот, поддерживая его в стоячем положении (*1), другие наклоняли голову (*2) и зажимали рот жертвенному животному (*3).

(*1) Животное должно стоять. Зачем? Зачем при длительном убое, немоментальном? При его «процедуре», «церемонии»? «Душа» убоя евреев – это страдание: и нельзя не подумать, что «стояние» жертвы входит в идею ее истомы. «Жертва» должна была непременно «томиться», как терафим в масле. Всякий, кто испытывал общую слабость (внезапные заболевания), знает, до чего хочется «лечь», «прилечь», «отдохнуть». Выемка же крови через постепенные уколы должна производить страшное истощение жертвы, безумное бессилие, изнемогание. «Почти вся кровь вышла»… «Дайте лечь», «ноги не держат», «не стою», «падаю»… «Стой!» – и (механически), не давая согнуться коленям, помощники главного резника (могеля) устраивали искусственное и принудительное стояние ребенку – ягненку («передние руки»). Заметим, что во время убоя они, как бы обнимая («держать»), усиленно чувствовали ягненка и ярче обычного времени сознавали, что в их руках дрожит коровий ребенок, коровий «мальчишка» («Руки, руки, руки!»).

(*2) Параллель – в «жертвоприношении в Иерусалимском храме»: голова (с шеею) закалаемого животного должна быть повернута на юг, а лицо его должно быть повернуто на запад. Явно раз при убое скота ему «держать голову», то это именно для того, чтобы придать голове не подлежащее случаю или переменам положение; и не сомневаюсь – убой происходит с соблюдением всех, какие можно сохранить, подробностей храмового иерусалимского культа и обряда.

(*3) Жертвоприношение должно быть торжественным и тихим. «В церкви не шумят, не кричат, даже не разговаривают». И блеяние, крики животных были исключены. Но сюда входила и облизываемая евреями «тоска»… Крик, голос, подача голоса, «позову родимую матушку» (даже у теленка) страшно облегчает страдание. Евреи тут-то и сказали: «Стоп, ни звука!» То-то их фарисейский принцип: «Не вари козленка в молоке его матери» и «Мы вообще гуманны»… Как они «гуманны», мы узнаем, когда попадем в их власть. Тут они нас «усадят в кадушки с маслом». Одна в высшей степени образованная свидетельница (заграничное образование) передавала мне, что однажды была свидетельницей редкого зрелища, когда евреи в случившейся ссоре с молдаванами на базаре не бежали, а вступили в драку: евреи вдруг и разом с визжанием кинулись на мужиков и начали их кусать и царапать (не колотить кулаками, не поборать) с таким неистовством, что «я почувствовала испуг, ужас, смятение. У меня потемнело в глазах от страха». Вмешалась полиция и разогнала. На экскурсии гимназистки-еврейки чуть не побросали за борт парохода русских (меньшинство), и мне дочь с (девичьим) смехом (без гнева) передавала: «Меня они прижали в угол, и знаешь, папа, чуть нас не столкнули в воду». Это еврейки-гимназистки на экскурсии увидели впервые в «местечке» бедных ребятишек-евреев. Русские не сказали ни единого слова подругам и вообще были совершенно невинны… Дочь нисколько не жаловалась на подруг, даже не имела ни капли гнева, а лишь недоумение. И рассказала лишь года через полтора.

Третьи собирали кровь в жертвенные сосуды и выливали ее на пол при чтении установленных молитв; наконец, четвертые держали священные книги, по которым читались молитвы и производилось ритуальное священнодействие. Наконец, были и просто мясники, которым передавался битый скот по окончании ритуала. На обязанности последних лежало сдирание шкур и разделка мяса.

Убой скота поражал чрезвычайной жестокостью и изуверством. Жертвенному животному слегка ослабляли путы, давая возможность стоять на ногах; в этом положении его все время поддерживали трое прислужников, не давая упасть, когда оно ослабевало от потери крови. При этом резник, вооруженный в одной руке длинным – в пол-аршина ножом с узким лезвием, заостренным на конце, и в другой руке длинным, вершков шести, шилом спокойно, медленно, рассчитанно наносил животному глубокие колющие раны, действуя попеременно названными орудиями.

При этом каждый удар проверялся по книге, которую мальчик держал раскрытою перед резником; каждый удар сопровождался установленными молитвами, которые произносил резник (*1).

(*1) Поразительно. Форменное жертвоприношение. Даже зная, что убой «ритуален» по правилам и методу, невозможно, однако, было предположить этих деталей и всегда этого поистине ужасного образа. Да, это поистине «религия ужаса»; да, это, конечно, «Молох». Кто тиранит таракана, отрывая ножку за ножкой, кто станет у живой курицы выщипывать перья – беги его, человек. Он когда-нибудь доберется и до тебя.

Первые удары производились в голову животному, затем в шею, наконец, подмышки и в бок. Сколько именно наносилось ударов – я не запомнил, но очевидно было, что количество ударов было одно и то же при каждом убое; при этом удары наносились в определенных порядке и местах, и даже форма ран, вероятно, имела какое-нибудь значение символическое, так как одни раны наносились ножом, другие же – шилом; причем все раны были колотые, так как резник, что называется, «шпынял» животное, которое вздрагивало, пробовало вырваться, пыталось мычать, но оно было бессильно: ноги были связаны, кроме того, его плотно держали трое дюжих прислужников, четвертый же зажимал рот, благодаря чему получались лишь глухие, задушенные хрипящие звуки (*1).

Каждый удар резника сопровождался струйкой крови, причем из одних ран она слегка сочилась, тогда как из других она давала целый фонтан алой крови, брызгавшей в лицо (*2), на руки и платье резника и прислужников. Одновременно с ударами ножа один из прислужников подставлял к ранам священный сосуд (*3), куда стекала кровь животного.

При этом прислужники, державшие животное, мяли и растирали бока, по-видимому, с целью усилить потоки крови. После нанесения описанных ран наступала пауза, во время которой кровь собиралась в сосуды и при установленных молитвах выливалась на пол, покрывая его целыми лужами *4; затем, когда животное с трудом удерживалось на ногах и оказывалось в достаточной мере обескровленным, его быстро приподнимали, клали на спину, вытягивали голову, причем резник наносил последний, заключительный удар, перерезая животному горло.

Вот этот последний и был единственным режущим ударом, нанесенным резником жертвенному животному. После этого резник переходил к другому, тогда как убитое животное поступало в распоряжение простых мясников, которые сдирали с него шкуру и приступали к разделке (*5) мяса.

(*1) Ужас! Ужас! Ужас! Мистический ужас страдания. О, вот что значит «хамитические религии», о которых такие вялые, такие «травоядные» слова мы читаем и учебниках и жалких «обзорах» по истории религий…

(*2) Просто облизываются, это-то чувствуется. Так «облизывались» Герценштейн, Иоллос и Тан, толкая крестьян на дворянские усадьбы при отсутствии воинской защиты. Милые и добродетельные «человеколюбцы» и «наши сограждане»…