Читать книгу "Смерть на брудершафт - Борис Акунин"

Очень уж Малыш боялся, что в Петрограде опозорится со своим смешным идеализмом, дрожанием в голосе, европейским чистоплюйством. Скомпрометировать дело, подвести товарищей — вот что страшно. А ужасней всего, если разочаруешь Старика.

Настоящий русский пролетарий

— Думал Зонн. — Крепкий и несгибаемый, как закаленный морозами сибирский дуб. Видно, что не привык болтать языком. Мучаем мы его своими расспросами.

И все же не удержался, спросил про то, что вызывало самый жгучий интерес:

— Вы, когда боевик, делали акции? Экспроприацион, аттентат?

По-русски Людвиг говорил не очень хорошо. Трудный язык. Кожухов не понял, и товарищ Волжанка пришла на помощь:

— Товарищ Зонн спрашивает: когда вы были боевиком, доводилось вам участвовать в экспроприациях или покушениях?

Кожухов наморщил коротковатый славянский нос. Ответил неохотно:

— И эксы проводил, и в губернатора палил. Что теперь вспоминать?

Такая скромность Зонну ужасно понравилась. Конечно, программа большевистской партии осуждает методику индивидуального террора, но революционер, стрелявший в губернатора — это настоящий герой. Потом можно всю жизнь рассказывать и гордиться. А товарищ Кожухов этого вроде как стесняется.

— Это очень хорошо, — сказал Людвиг. — Это теперь пригодится. Мы в России будем стрелять, много стрелять. Революция только начинается.

Но товарищ Кожухов поддержки не принял.

— Губернатора стрелять — никакая не революция. Одного грохнули — другого назначили, хуже прежнего. Говорю же, молодой я дурак был.

Товарищ Железнов, тоже настоящий русский пролетарий, спросил приезжего с кривой улыбкой:

— А теперь, выходит, умный стал?

Что за шиш с горы?

— Думал Железнов. Прощупать надо, что ты за фрукт.

Но ферт новоявленный не стушевался, поглядел цепко, ответил едко:

— А теперь стал умный. Или какое сомнение имеешь, товарищ? Ты скажи, камень за пазухой не таи.

— Какой такой камень…

Железнов пожал плечами, глаза опустил.

Нахрапистый, черт. Старику такой может понравиться. Он любит простых, особенно кто не лыком шит. Не кооптировал бы Кожухова этого в ЦК. Говорил же давеча на собрании: «Едем в Россию пролетариат поднимать, а в комитете у нас из рабочих один Железнов. Меньшевистская пресса непременно за это уцепится».

Надо держать ухо востро. Ох, не к добру он тут. Может, в его приезде подвох какой. Говорит, что от финляндцев, а на самом деле с секретным заданием. От кого только? И по чью душу?

— Я у нас в организации, товарищи, за охрану ответственный, — стал объяснять незваный гость. — При царе шпиков с филерами отсекал. Трех провокаторов выявил. Потому и сюда направлен. Очень наши товарищи за Старика опасаются.

Так-так. Кое-что проясняется. Опасный человечек, очень опасный. Как бы его к Старику не подпустить?

Железнов сказал, вроде бы с удивлением:

— Есть у нас, кто за охрану и безопасность отвечает. Товарищ Грач. Он не говорил, что ему помощники нужны. Наоборот. Как Охранку разогнали, опасаться стало некого. Ты, товарищ Кожухов, лучше бы в своей Финляндии все как следует подготовил.

Но встрял дурак Малышев:

— Как это «некого опасаться»? Грач говорил, надо глядеть в оба. Шпики вокруг Старика так и шныряют! Товарищ Кожухов хорошо сделал, что приехал. Спасибо выборжанам. Вы нам, товарищ Кожухов, здесь очень пригодитесь.

— Не тебе решать, а Грачу, — осадил недотыкомку Железнов. — Его епархия.

— Где он, кстати? — Волжанка поглядела на вешалку — нет ли там моряцкого бушлата, в котором щеголял Грач (тот еще моряк). — Обещался быть.

Нежданная помощь пришла от Рубанова. Он до сих пор помалкивал, только трубкой пыхтел. Ни одного вопроса не задал. И вдруг, своим дурашливым голосом, будто бы в шутку, сказал дельное:

— Грач — птица сурьезная. Обещался — будет… А скажите нам, товарищ из Выборга, сильно вас германская пуля ранила? Та, от которой вы поумнели?

Железнов не сразу дотумкал, к чему вопрос. А когда допер — подхватил:

— Ты говорил, два года в окопах провоевал, а потом тебя ранило. Недавняя, выходит, рана?

Белобрысый выборжец повел наглыми глазищами с Рубанова на Железнова. Понимающе усмехнулся.

— Проверяете? Правильно делаете, товарищи. В нашем деле бдительность — допрежь всего. Что ж, полюбуйтесь, какая на мне зарубка осталась.

Он встал, скинул пиджак, начал расстегивать рубашку.

— Что вы! — воскликнул Малышев. — Не нужно! Никто вас не собирается проверять!

Но Кожухов уже обнажился. Торс у него был крепко сбитый, поджарый, как у циркового борца. В верхней части живота, справа, багровела вмятина.

— Суй персты, Фома неверующий, — подмигнул выборжец Железнову. — Только не сильно жми, а то я, чего доброго, сомлею.

И отвел Железнов глаза в сторону.

Це-це-це!

— Подумал Рубанов, даже не поглядев на рубец. Неинтересно. А то, как запунцовела и опустила очи Орлеанская Недева, было, пожалуй, любопытненько. Ишь, как она на него косится. У Тоньки-недотроньки на серьезных людей чутье. Надо будет к этому Серому Волку подкатиться, да сердечную дружбу завести. По шерстке погладить, мясцом прикормить. В России такие друзья пригодятся. Там начнется чехарда: кто через кого перепрыгнет — только поспевай.

— Вы, товарищ, с нами до Питера поедете? — спросил он. Кожухов кивнул. — Вот и ладненько. Обратно в Выборг мы вас не отпустим. Попрощайтесь с чухонскими болотами.

Реплика посвящалась заодно и ревнивцу Железкину. Почетный пролетарий аж заерзал. Как он всё-таки похож на сома со своими жидкими усишками, толстыми губами и выпученными глазенками. Прячься под корягу, приплыла рыба того же сорта, но покрупнее.

— Военная рана — это почетно. Стыдиться нету, — сказал Людвиг.

Завидует швейцарский лютик. Хочет быть таким же: губернаторов стрелять, дырку в пузе демонстрировать и делать вид, что всё это пустяки, чепуха на постном масле.

Кожухов, заправляя рубаху в брюки, проворчал:

— Да ладно. Если б на баррикаде — другое дело… Что с отъездом, товарищи? Я правильно понимаю — на послезавтра намечено? Сколько наших едет?

Рубанов ему, уже как своему, объяснил: группа из тридцати человек, отбирали Старик и Грач, по количеству мест в вагоне. И стал перечислять всех, кто едет. Дурак Железкин пнул под столом — молчи, мол. Но сейчас важно было продемонстрировать нужному человеку доверие, вызвать симпатию. Поэтому хренова конспиратора Рубанов лягнул ботинком: отстань.

— Я вот насчет чего сомневаюсь, товарищ Рубанов… — Оказывается, Серый Волк умеет сомневаться? Закряхтел, зашевелил пальцами, подбирая слова. — Неспроста же германский кайзер Старику помогать решил. Хочет, вражина, нас для своего интереса использовать. Получается, мы на ихнюю мельницу воду льем?