Читать книгу "Ироническая империя: Риск, шанс и догмы Системы РФ - Глеб Павловский"

Уже возникновение суверенной РФ в 1991 году обязано намеренному обострению внутренней и внешней политики Москвы. Беловежские соглашения – столь радикальный ход, какого не ждали ни в СССР, ни в западном мире. Инициатор беловежской радикализации Борис Ельцин выступил затем бенефициаром происшедшего и «спасателем» населения страны от им же созданной ситуации. Та же схема инициативной эскалации (схема «зигзага») сохранится в дальнейшем.

Радикализация подменяет рациональное управление в ситуациях, открытых для нерадикальных решений. В 1991 и в 1993 году было множество вариантов политики, требовавших умеренности, ответственности и виртуозности. Радикализация замещает политическое управление, добиваясь некоторых из его целей крайне рискованными способами.

• Радикализация – всегда ожидаемый эксцесс Системы при отсутствии для этого внешних причин, стимулов и мотивов

Здесь присутствует вскрытая М. Гефтером сталинская схема Губителя-Вызволителя. Кремль создает нестерпимую для населения крайнюю ситуацию (навлекая ее своими действиями), выступая затем защитником и «спасая простых людей» от своего же зла.

Ельцин – первооткрыватель эскалационной «политики зигзага» в РФ

В обвале 1991 года Ельцин стал центральной фигурой РФ. Вообще он желал людям только добра, но его воля была волей к власти. Творя государственную правду, он пытался охранять людей от ее последствий. В попытке весной 1993-го ввести чрезвычайное положение Ельцин отступил (против него выступили Генеральный прокурор, Председатель Конституционного суда и Верховный Совет). Но по результатам референдума, навязанного врагами, он понял, что этот его маневр не засчитан ему избирателями за поражение. Весь 1993-й грозовая туча Кремля то надвигалась на страну, то отступала – но этой грозой управлял лично Борис Ельцин. Даже теряя легальные средства, он наращивал вес кремлевского монстра, от которого ждут то погибели, то спасения. Взрыва ярости, но защиты от ярости!

Инициируя опасность для всех, Ельцин встречает не сопротивление, а страх – и тайную жажду чуда спасения. Совершив атакующе-возвратный маневр (в будущем он его ласково назовет загогулиной) и введя население в стресс, Президент наращивал личный масштаб. Так возникла тактика мерцательной эскалации – внезапного двойного маневра. Создав ситуацию масштабной угрозы, затем он выступал единственным спасителем от нее, конвертируя кризис в личное первенство. Человек – источник рисков стал бенефициаром всех выигрышей игры.

Ельцин обнаруживает: инициируя нечто опасное, он встречает не сопротивление, а страх и жажду защиты при покорности не­обыкновенному. Страхи держат его в центре событий и привлекают чувства. Ненависть растет, но еще быстрее укрупняется его государственный масштаб. И когда он шел на отступление (всегда недолгое), он же выступал защитой от тревог, которые спровоцировал.

Ельцин открывает алгоритм управления Россией – символической властью в отсутствие институтов. Стратегию наращивания личной власти я бы назвал схемой зигзага.

Власть слаба как управленец и пока еще ограничена. Она предпринимает что-то вопиюще опасное для выживания населения, вводит всех в отчаянное состояние и высится над впавшими в панику. Когда паника достигнет пика, обнаруживая неспособность политиков справиться с происходящим, Кремль-инициатор выходит на сцену и отзывает своего ручного дракона.

Указ № 1400 о «поэтапной конституционной реформе» 1993 года имел ту же схему зигзага. Наезд на Верховный Совет с разгоном его, а затем успокоительная новая Конституция с выборами парламента и (что забыто) обещанными перевыборами президента летом 1994-го. Но ситуация вышла из-под контроля, и зигзаг стал кровавым, а власть – по-настоящему страшной, впервые с 1953 года. Утром 4 октября, когда защитники Белого дома еще не сдались, картинка танкового расстрела – самая впечатляющая телепередача ХХ века – подвела черту: хозяин жизни и смерти вернулся.

Ельцин тем не менее довел до конца схему зигзага. Ужаснув, он затем спас. Через несколько недель президент выступит миротворцем, защитником от чрезвычайщины, в которую рвался цвет московской интеллигенции. Демократическая пресса того времени, за немногими исключениями, – это письма к президенту озвереть, разогнать Думу и идти до конца. Но Ельцин разворачивается в другую сторону – закрытые газеты опять открываются, Дума, хотя и избранная в шокирующем Ельцина составе, собирается и принимает амнистию…

Ельцин спас страну от угрозы, которую сам навлек, но оставил зарубку. Власть вернулась радикальной – она уже не вполне принадлежала Ельцину. Система требовала эскалаций. Кто-то во власти еще пытается строить регулярную бюрократию и государство права, но они уже не играют роли. Победила сверхвласть, с помощью которой Ельцин разрушит Грозный и проведет выборы 1996 года.

Уровень радикализма Системы с тех пор превзошел все былые и вышел на мировой уровень. Радикализации обычно подвергается как внешняя, так и внутренняя политика, в определенной связи одна с другой. Система РФ пребывает в кругу внешнеполитических и военных эскалаций и стала мишенью маятниковых глобальных реакций на ее прошлые эксцессы.

Каждый следующий зигзаг должен быть круче и рискованнее предыдущего. Каждая следующая экстрема при накопленной инерции прошлых требует большей остроты и опаснее для РФ и окружающего мира. Вера в способность увернуться от беды, лишь обострив ситуацию, не покидает Кремль с тех пор все двадцать пять лет.

«Срывы» как фактор и мотив радикализаций

Крупные неудачи и срывы всегда становились толчковыми импульсами радикализации Системы. Очень явно это было в 2005 году по итогам 2004 года – года больших неудач. Таков же 2008–2009 год мирового кризиса, а затем 2011 год – надрыв рокировкой и митингами на Болотной. А в 2014-м жесточайший срыв привел Кремль к удаче – киевская революция принесла Москве Крым.

В Системе зафиксировалась связь отчаянных положений, в которых регулярно оказываются страна, власть и люди, с ответными экстремальными ходами власти. На отчаянное положение здесь отвечают не осторожностью, а эскалацией.

Радикализация, в свою очередь, связана с рядом политических последствий. Она снижает осторожность и чувство ограничений («Путин живет в параллельном мире», Ангела Меркель). В потоке бессвязных ходов какие-то случайно приносят успех. Но особенно опасна Система в момент, когда, готовясь к бенефису на мировой сцене, терпит явную всем неудачу.

• Отчаянное положение понукает Систему к отчаянным стратегическим ходам, то провальным, то триумфальным

В Системе никогда не воспринимают отчаянное положение как безнадежное. Такой ход мысли исключен логикой выживания, его рассматривают как демобилизующий. Но, несмотря на такое табу, принятые решения могут быть в перспективе самоубийственны.

Еще об эффективности

Странная эффективность Системы, неуспешной в обычном смысле – как государство и как экономика, – заключена в азартной установке на шанс.