Читать книгу "Разворот в никуда. Россия в петле Кудрина - Михаил Делягин"

* * *

«У нас модель российская, она не может быть американской. Потому что нам на тысячу лет больше, потому что Россия в другом месте расположена и имеет другую историю. И не надо считать, что у нас должно быть так же, как их взаимоотношения между CNN и NBC: эти поют за демократов, а эти за республиканцев. Нет. У нас по-другому».

(Анатолий Чубайс — человек, который своей личностью дискредитирует любые истины, которые произносит; вполне как Березовский компрометировал патриотизм и демократию своими пламенными патриотическими и демократическими статьями из Лондона. Стр.712).

* * *

«Мы были не по размеру той задачи, за которую взялись».

(Анатолий Чубайс, стр.715.Но, думаю, если у него появится шанс еще раз взяться за уничтожение страны, этот человек его не упустит.)

* * *

«Для меня идеологема о том, что свобода больше родины и что родина — это не территория, — не обсуждается…»

(Петр Авен, стр.717 — и из разговора дальше следует, что, если люди его страны не согласны с Авеном, то тот их будет перевоспитывать, априори считая несогласных и инакомыслящих «вертухаями лагерей» и не интересуясь их мнением. Судя по тону его беседы с Чубайсом, выглядящим на его фоне относительным гуманистом, не поддающиеся принудительному перевоспитанию подлежат для Авена уничтожению, как насекомые, — и при этом он без тени сомнения, вполне искренне считает себя гуманистом и демократом, либералом в стиле Вольтера!)

* * *

«Березовский заказал убийство Юлии Владимировны Тимошенко… Эту информацию… я получил… из генеральной прокуратуры Украины».

(Станислав Белковский, политолог, стр.749 — Белковский, разумеется, не настаивает на точности этой информации, но, судя по контексту разговора, не сомневается в ней. И, зная это, он продолжал общаться с Березовским и учиться у него. Хотя, с другой стороны, если даже для чувствующих себя высокоморальными верующими либералов действительны только три первые заповеди, — в чем проблема?)

«В 90-е меня едва не уволили за слова «национальные интересы России»

Гость «Антикризисного клуба» «БИЗНЕС Online» о своей работе в Кремле и правительстве с Ельциным, Немцовым, Примаковым и Касьяновым[19]

«Если вы хотите что-то сделать, то вам к Березовскому, но могут убить», — так когда-то консультировал Бориса Немцова его тогдашний советник Михаил Делягин. В интервью он впервые подробно рассказал, как начинал свою карьеру в 90-е в группе экспертов Ельцина, как, работая у главы МВД Куликова, мечтал посадить всех либералов и за что Путин прогнал Касьянова.

— Михаил Геннадьевич, я помню, как в одном из ваших старых интервью вы признавались, что в 1990 году были вполне «правоверным либералом», а разочарование в либерализме пришло к вам несколько позже. Более того, США вы тогда воспринимали примерно так, как жители Европы в 1945 году советскую армию, — как освободителей.

— В среде демократической интеллигенции, в которой я варился, такое чувство действительно было распространено. Нельзя сказать, чтобы его испытывало большинство, однако оно было очень заметным и очень интенсивно пропагандировалось, в том числе самим ельцинским государством.

Студенческая среда на экономическом факультете МГУ, где я учился с 1985 года, была очень разнородной. Там были и ребята-рабфаковцы, которые на жизнь смотрели уже очень рационально и трезво. Были карьеристы. Но была и романтическая молодежь, — пару раз ребята приходили на лекции после митингов с головами, перебинтованными окровавленным бинтом. Были выходцы из национальных республик, включая Прибалтику.

— Со стороны прибалтов уже ощущалось негативное отношение к русским?

— Нет, русофобию тогда у нас невозможно было себе представить. В общении они выглядели вполне нормальными. Но помню, как прибалтийская девушка делилась своей проблемой: «Я связалась с русским — и зачем? И что мне теперь с этим делать?» Тогда это казалось легкой эпатажной шуткой, но потом события показали, что это была совсем не шутка: у нее дома это уже было неприемлемым.

В ноябре, по-моему, 1987 года я приехал в Москву в отпуск из армии (служил с 1986 по 1988 год — прим. ред.) и написал открытое письмо в защиту только что попавшего тогда в опалу Бориса Ельцина. Народ это письмо с удовольствием подписывал, после чего оно ушло по назначению. Я уехал обратно в армию, и тут начался цирк: на факультете стали искать организатора. Собрали у всех студентов образцы почерка и поняли, что никто из них этого письма не писал: имело место загадочное внешнее воздействие. Стали трясти людей, но меня не выдал ни один человек из двух-трех групп как минимум! Ни один из нескольких десятков, большинству которых я был совершенно безразличен! Если бы выдали, меня точно бы отчислили задним числом. Так ребята, подготовившие аналогичное письмо на истфаке, вылетели из МГУ с «волчьим билетом».

— Судя по вашей официальной биографии, в околоправительственные круги вас ввел ваш научный руководитель в университете Игорь Нит.

— На третьем курсе я написал у Игоря Васильевича Нита исследование советских монополий. Действительно хорошая работа: придумал, как оценивать показатели советских монополий, по открытым источникам классифицировал их, выявил и проанализировал их конкуренцию, причем даже в динамике, и объяснил эту динамику. Теорию административного рынка я тогда не знал, но описал его значимый фрагмент, причем даже количественно. Как раз когда я над ней корпел, к нам на факультет приехал Лев Суханов, помощник Ельцина, трепетно выступал, предлагал сотрудничать и записываться в сторонники. Но мне было лень, и я не пошел записываться. А вот Игорь Васильевич пошел и записался, и в итоге стал самым первым помощником Ельцина по экономике. Когда Ниту понадобились люди для работы, в июле 1990 года он набрал своих аспирантов и одного студента — меня, за хорошую курсовую работу.

Борис Ельцин в тот момент был председателем Верховного Совета РСФСР, и Нит возглавлял группу его экспертов. Во всем аппарате Ельцина, включая охрану, было тогда 27 человек. Правда, нас на двух или трех ставках было семь человек — может, с другими ставками была та же история.

Общение с журналистами было категорически запрещено: тот, о ком из нас узнали бы журналисты, был бы уволен сразу. Потом это смягчилось, так что, когда в декабре у меня вышла первая статья, я с трудом, но удержался на работе…

С самим Ельциным я не сталкивался, напрямую с ним общался Игорь Васильевич. Один раз был на его встрече с Геннадием Бурбулисом.

Будучи студентом, я сначала был в экспертной группе техническим сотрудником — «подай, принеси». Но учился и читал все, что носил: с точки зрения изучения экономики, да еще после армейского опыта, это был лучший университет. Демократическая научная атмосфера позволяла слушать дискуссии старших и участвовать в них, а огромный объем работы заставлял давать ее всем, кто был надежен и теоретически мог справиться. Меня быстро посадили на изучение писем граждан, шедших огромным потоком, их сортировку, извлечение из них ценных идей и важных проблем, ответы на них. Затем стали доверять и составление бумаг — вплоть до участия в подготовке разгромной рецензии на программу Григория Явлинского «500 дней» (программа перехода от плановой экономики СССР к рыночной экономике, разработанная Явлинским и Шаталиным — прим. ред.). Вначале предлагалась программа «400 дней», которую пытались двигать через директора кирпичного завода Михаила Бочарова (был такой широко известный тогда «прораб перестройки»), потом Явлинский дописал последние 100 дней — описание всеобщего счастья после реализации программы — и стал двигать ее уже от своего имени. Основной причиной отказа отпрограммы было противоборство союзных и российских властей — Горбачева и Николая Ивановича Рыжкова с Ельциным, — но и наше отрицательное заключение сыграло тогда свою роль. И было не очень забавно, когда либеральные реформаторы, работавшие на Явлинского, написали на нас в «Аргументах и фактах» коллективный пафосный донос в стиле 1937 года. Из всех его соавторов перед Игорем Васильевичем потом извинился, по-моему, только Евгений Григорьевич Ясин — при том, что они были идеологическими и даже житейскими антагонистами.