Читать книгу "Отпущение без грехов - Евгения Михайлова"

Ее воспитанник – здоровенький и славный внешне мальчик Петя – казался ей монстром, беспощадным и жестоким. Его мать Ирина с ее безупречно прямой спиной, солдатской выправкой, металлическим голосом и стальным немигающим взглядом пугала Катю до тошноты, до онемения. Хозяин Игорь…

В нем одном было какое-то человеческое понимание, но ей давно стало ясно, что он ни в какой ситуации не придет ей на помощь. Хотя бы потому, что это он ее выбрал. А такое поведение по всем Катиным простым, чистым и по-детски максималистским представлениям было предательством.

Вздох матери в соседней комнате мгновенно поднял Катю, как сильный разряд электрическим током. Все ее нервы напрягаются от любого звука и шороха из соседней комнаты.

Катя выбежала, на ходу натягивая халат, и увидела, что мама самостоятельно перебралась из кровати в свое шикарное кресло, управляемое, как великолепный современный автомобиль, разложила в нем складной поднос и даже налила себе в чашку горячий чай из термоса.

Это кресло подарил им Игорь Зимин после первого месяца Катиной работы. Так растрогался, услышав, как Петя старательно поет вместе с Катей под ее гитару романс на стихи Ахмадулиной.

Игорь вошел в детскую, изумленно остановился, прислушался, потом рассмеялся и вдруг, кажется, прослезился.

Это кресло. Этот новый взгляд мамы – спокойный, умиротворенный, из него ушли боль, страшная тревога и тоска. Она уже сказала сиделке, чтобы та приходила всего на три часа в день. Ей хочется самой заниматься несложными делами, она опять может читать, слушать музыку. И все это – не Катина заслуга и, уж конечно, не результат визитов на ходу дежурных терапевтов.

Это деньги Зимина. Самые лучшие, дорогие лекарства, консультации у настоящих специалистов, процедуры. Значит, надо собираться и возвращаться туда, откуда в пятницу она просто бежала в слезах отчаяния, гнева и, конечно, страха.

В пятницу она повела Петю на вечернюю прогулку. Родителям ребенка казалось, что у нее что-то получается. Да, успехи были. Удавалось задержать его нетерпеливое внимание на пару часов – заниматься письмом, арифметикой. Все в форме таких занимательных игр, что Катя иногда вся взмокала от усталости и напряжения. Получалось заинтересовать Петю хорошей книжкой, увлечь настоящей музыкой.

Петь с Катей ему даже понравилось, стал попадать в ноты, немного регулировать свой негнущийся, как у мамы, голос. Но барьер…

Какая-то человеческая граница между Катей и ребенком, который с каждым днем обживал свою роль властелина и потребителя, – она оставалась такой же непреодолимой, как в первый день. Катю всякий раз с той же силой шокировало отношение Пети к абсолютно всем людям. Они существовали или для того, чтобы ему было удобно, комфортно, радостно, или для того, чтобы ему помешать. Во втором случае включалась агрессия.

В тот вечер они пришли на дворовую детскую площадку. Это был час привычных испытаний для Кати. Петя вел себя грубо, задевал детей, орал без всякого повода. На Катю смотрели с неудовольствием и даже возмущением другие взрослые. Иногда презрительно поучали, называя мамашей. Вот уж чего ей хотелось меньше всего, так это быть матерью Пети. Но отмучилась в очередной раз. Направились к дому. Почти подошли к подъезду.

Катя то ли задумалась, то ли потеряла бдительность от усталости, но они слишком близко приблизились к женщине с небольшой собачкой, которые тоже заходили в подъезд.

Катя уже встречала их не раз, знала, что собачка старенькая, очень больная. Это был очень трогательный пушистик с доверчивым взглядом, который отважно пытался стоять и ходить на дрожащих, совсем ослабевших лапках.

Катя не успела рот открыть, чтобы поздороваться с хозяйкой… Петя с воплем рванулся к песику и ударил его ногой. Кричал: «Ненавижу собак».

На мгновение Катю парализовало, она услышала, как в глухом тумане, двойной, тонкий, жалобный стон – женщины и собаки. А Петя еще и еще пинал лежащую жертву ногами.

Дальше все было на автопилоте. Произносить слова, кричать не имело смысла.

Катя вцепилась в капюшон и воротник Пети и трясла его с такой яростью, что не чувствовала немаленького веса. Ему, конечно, не было больно. Но он притих и не сопротивлялся от великого изумления.

Женщина унесла свою собаку. Катя подтолкнула Петю в вестибюль подъезда. И там он, потеряв равновесие, не очень удачно упал: зацепил носом колонну.

Катя помогла ему встать, достала платок, чтобы вытереть кровь с лица. Он оттолкнул ее руку. Так они и вошли в квартиру. Сразу наткнулись на живописную фигуру Ирины, которая стояла в холле, готовая к выходу. Она собралась на торжественный прием.

Катя, как в фильме ужасов, смотрела на пронзительно-желтую тунику с огромным черным бантом из тончайшей вуали. Это было даже эффектно, стильно, но в той ситуации желтый отблеск ткани, траурная отделка так страшно оттеняли застывшее в восковой ненависти лицо.

Да, тут все и началось. Допрос с пристрастием, Петино вранье, срочный вызов детского врача.

– Иди, – процедила Ирина через час растоптанной Кате. – И в понедельник не вздумай опаздывать. Придется искупить, загладить, отслужить. Уволить тебя может только тот, кто нанял. А сейчас пошла вон.

Катя пришла в тот понедельник. Дома были только Петя и кухарка. В детской царила атмосфера восстановления ребенка после тяжкого заболевания. Петя валялся в пижаме то на диване, то в кресле, болтал ногами, включал одновременно мультики и компьютерные игры. Кухарка таскала ему в промежутках между обычным питанием вкусные «перекусы»: что-то воздушное, вкусно пахнущее на маленьких тарелочках или порезанные почищенные смеси фруктов.

Парень сталкивал грязные тарелки на пол, был весь перемазан соком и кремом. На носу розовела маленькая царапина. Катя заметила у стены новые яркие коробки из-под новых игрушек.

День прошел в принципе как обычно. Петя не только вел себя почти нормально, но временами Катя ловила на себе его вопросительный взгляд: так почему же ты не жалеешь меня, не искупаешь, не заглаживаешь, не отслуживаешь? Мама же сказала.

А в Кате дрожало какое-то больное ожидание худшего. Она не могла ни на чем сосредоточиться. И наконец решилась позвонить хозяину:

– Игорь Валентинович, разрешите мне уйти сегодня раньше. Немного простудилась, боюсь заразить Петю. Дома Маша, кухарка.

– Конечно, Катенька, – спокойно ответил Игорь. – Иди отлежись, если будет хуже, обязательно позвони мне. Я пришлю врача. И не вздумай приходить завтра. Мы обойдемся.

Катя так и не поняла: он не в курсе того, что было, или просто решил, что это ерунда, обычная истерика жены на ровном месте. Скорее всего, второе.

Катя сказала Пете, что ей разрешили раньше уйти домой, так как она плохо себя чувствует.

– Я скажу Маше, чтобы она почаще к тебе заходила. Ты тоже отдыхай.

Странно: у ребенка вдруг дрогнул подбородок, его розовый рот свернулся в гримасу разочарования. Или? Неужели Петя по-своему к ней привязался? По-своему у него – это значит, совершенно не так, как у других людей.