Читать книгу "Связь времен. Записки благодарного. В Новом Свете - Игорь Ефимов"

— Да, это может быть интересно — присылайте.

— Как же я могу прислать, — возражает автор мягким интеллигентным голосом. — Ведь вы можете украсть мои воспоминания и опубликовать их под своей фамилией.

— Что же вы предлагаете? Как иначе я могу ознакомиться с текстом и понять, подходит нам книга или нет?

— Можно я приеду сам и привезу?

— Пожалуйста.

Приезжает с женой. Мы устраиваем чай с печеньем и вареньем, сидим, мило беседуем, вспоминаем Ленинград, вспоминаем райкинские спектакли. («Суворовские чудо-богатыри катятся с горы на чём? На всём!») После часовой беседы расслабившийся автор говорит:

— А теперь расскажите мне подробно, как я могу узнать — быть уверен, — что вы меня не обманываете?

Что я мог ответить на это? Поклясться на могиле отца и матери? Но могилы отца, расстрелянного в 1937 году, я не знал, мать была жива и сидела с Наташей в своей квартирке неподалёку от нас. Пришлось мне честно сознаться, глядя ему в глаза:

— Если я захочу вас обмануть, то обману так, что вы об этом никогда не узнаете.

Разочарованный автор удалился, увозя свою бесценную рукопись. Впоследствии он издал её сам, но большого резонанса она не имела.

В почтовом ящике тоже часто обнаруживались неприятные сюрпризы. Один бывший автор прислал проклятья на пятнадцати рукописных страницах только за то, что я в письме назвал его г. Шерман, а не Александр Исакович, как бывало пять лет назад. (А я просто забыл имя-отчество.) Приведены были три варианта писем, какие должен был бы написать ему вежливый человек, а не хамло вроде меня, и три варианта ответов, которые бы дал мне на них вежливый Александр Исаакович. Другой автор обнаружил в присланных гранках своей книги ошибку — «впуст» вместо «впуск». «Это, видимо, какое-то новое слово из вашего советского сленга, — писал он. — Попрошу мне вашу советчину не навязывать». «Или докажите, что я не послал вам пятьдесят долларов в покрытие вашей накладной, — писал читатель-заказчик, — или публично извинитесь и платите пятьдесят долларов за оскорбление». Я ему ответил: «Пятьдесят долларов за оскорбление — вполне справедливая цена. Но проблема в том, что наша секретарша, прочитав Ваше письмо, потеряла от страха дар речи, её пришлось возить к врачу, и это стоило нам четыреста долларов. Так что, пожалуйста, вычтите эти оскорбительные пятьдесят из нашего счёта и шлите нам всего лишь триста пятьдесят долларов».

Случались конфликты и на политической почве. Главный редактор газеты «Новое русское слово» Андрей Седых прочитал изданные на Западе лагерные письма Игоря Огурцова и был так тронут ими, что опубликовал у себя в газете настоящий панегирик узнику ГУЛАГа, смелому борцу с большевизмом. Я написал ему письмо, спрашивая, знает ли уважаемый Яков Моисеевич (настоящая фамилия Седых — Цвибак) о целях и политической программе подпольной организации ВСХСОН, созданной Игорем Огурцовым. Ссылаясь на слова своего знакомого, Михаила Коносова, отсидевшего в лагере четыре года за участие в этой организации, я перечислил те пункты их программы, которые сближали их с гитлеризмом: демократия России не нужна, авторитарный строй, никаких разговоров о праве наций на самоопределение, вся власть — господствующей церкви, евреев «попросить уехать», а тех, кто не захочет, очень попросить.

Яков Моисеевич был ошеломлён и переслал копию моего письма сторонникам Огурцова в Америке, спрашивая, правда ли это. Открыто отрицать они не могли и попытались дискредитировать источник всплывшей информации, то есть меня. Так совпало, что одна из активных сторонниц Огурцова, дама по имени Вера Политис, жила в Энн-Арборе. И перед началом службы в православной церкви она подошла к моей матери, только что приехавшей в Америку, и спросила:

— Вы мать Игоря Ефимова?

Бедная Анна Васильевна, привыкшая слышать только похвалы своему сыну, не ожидая ничего худого, заулыбалась и сказала да.

— Так вот, вы передайте своему сыну, что порядочные люди так не поступают. Мы тут все ведём кампанию в поддержку Игоря Огурцова, а он призывает не бороться за его освобождение из лагеря. У него уже были за это крупные неприятности, а будут ещё хуже — так и передайте.

Моя бедная матушка чуть не упала в обморок тут же, на церковных ступенях.

В другой раз миссис Политис без предупреждения приехала к нам домой, привезя с собой главного идеолога организации ВСХСОН Евгения Вагина, отсидевшего в лагере восемь лет. Дома была только Марина, и она гак и не поняла, чего хотели непрошеные гости. Выяснить отношения? Убедить мистера Ефимова, что Коносов неправильно представил ему программу организации? Просто припугнуть? Больше они не появлялись, и обещанные «крупные неприятности» так и не случились.

NB: В двадцатом веке русский борец с большевизмом так сцепился со своим противником, что стал слепком с него.

Конференция в Милане

Она проходила в мае 1983 года под эгидой журнала «Континент» и называлась «Континент культуры». Главный редактор журнала, Владимир Максимов, удостоил меня приглашением. В памяти сохранились обрывки встреч, разговоров, выступлений — попробую воспроизвести их в виде портретных зарисовок.

ВЛАДИМИР МАРАМЗИН приехал из Парижа на машине, пересёк Альпы. В магазинчике на горном перевале купил себе новые перчатки, был абсолютно счастлив, призывал нас разделить его восторги. Вечером повёз компанию бывших ленинградцев в какой-то особенный итальянский ресторан. Мы все были радостно возбуждены встречей, разговор вскипал обычным набором имён — Цветаева, Булгаков, Ахматова, Платонов, Солженицын, Зощенко, Пастернак, Бродский — и никак не откликались на призывы Марамзина вчитаться в меню, вдуматься в глубинную разницу между лингвини с крабами по-сицилийски и лангустами по-неаполитански. («Володя, да выбери сам! Откуда нам знать!») Огорчённый Марамзин, наконец, прервал мою тираду об упадке кантианства в американских университетах, взял меня за руку и укоризненно попросил:

— Игорь, ты можешь на пять минут стать серьёзным?

На очередном банкете оказываюсь рядом с ДМИТРИЕМ БОББ1ШЕВЫМ. Он, глядя перед собой, тянет как бы в задумчивом недоумении:

— Вот как это так получается: я уже полчаса сижу рядом с издателем и не слышу от него предложений опубликовать сборник моих стихов?

— Ну, Дима, ты же знаешь — стихи не продаются. Слабоваты мы ещё для таких затей, кишка тонка.

— Не знаю, не знаю. У вас в каталоге уже есть сборники Волохонского, Губермана, Елагина, Ерёмина. Вы также собираетесь издавать Ратушинскую.

— Те все были изданы на деньги их друзей. Ратушинскую будем издавать совместно с международным ПЕН-клубом, они берут на себя финансирование. Поверь, для вашего брата одно спасение — переходить на прозу. Как Лимонов, как Саша Соколов.

Ирина Ратушинская была в том году арестована и судима в Киеве. Бродский напишет в предисловии к её сборнику, вышедшему у нас на трёх языках в 1984 году: «На исходе второго тысячелетия после Рождества Христова осуждение двадцативосьмилетней женщины на семь лет каторги за изготовление и распространение стихотворений неугодного государству содержания производит впечатление дикого неандертальского вопля».