Читать книгу "Две королевы - Джон Гай"

Современное, но оспариваемое объяснение состоит в том, что у Марии была редкая наследственная болезнь, известная как порфирия. При ней чрезмерная выработка красного пигмента в крови повреждает нервную систему, и при острой перемежающейся порфирии, самой распространенной разновидности заболевания, пациент страдает от внезапных приступов рвоты, болей в животе, слабости или паралича конечностей, а также психического расстройства, напоминающего истерию. Несмотря на тяжесть симптомов, процесс выздоровления проходит очень быстро.

Впервые порфирию предположили после того, как заболевание было обнаружено у Георга III, и историки медицины попытались найти такие же генетические нарушения у его предков по линии Стюартов, в частности у Якова VI и Якова I. Тем не менее диагноз Георга III нельзя считать подтвержденным. Многие специалисты полагают, что такие же симптомы могли быть вызваны маниакально-депрессивным психозом, и даже если считать болезнь Якова VI, сына Марии, доказанной, это совершенно не означает, что он унаследовал ее от матери.

Сомнительно, что загадка будет когда-либо разрешена. С точки зрения биографов Марии это не имеет особого значения, поскольку сама она испытывала именно те симптомы, которые подробно задокументированы. Что касается болезней в юности, то у нас более чем достаточно свидетельств, что они не имели никакого отношения к порфирии.

В возрасте восьми лет Мария слегла от приступа гастроэнтерита. В период от десяти до двенадцати лет она болела несколько раз, причем однажды страдала от сильного сердцебиения, но в каждом случае врачи винили переедание. Один раз они прописали диету из ревеня, в то время стандартное лечение для пациентов, страдающих от дисбаланса телесных «соков», как говорилось в трудах по медицине, и особенно при повышенной возбудимости.

Когда Марии было одиннадцать лет, у нее болел зуб. Но гораздо серьезнее оказалась оспа — когда именно она переболела этой болезнью, мы не знаем. Генрих II поручил ее заботам личного врача, Жана Фернеля, о котором ходили легенды и на которого король впервые обратил внимание как на гинеколога Екатерины Медичи. Мария вспоминала свое лечение в письме к Елизавете I, которая заболела оспой в октябре 1562 г. «Он так и не раскрыл, — писала она, — рецепта мази, которую наносил мне на лицо, предварительно проколов гнойники ланцетом». Несмотря на то что Елизавета была ее соперницей в борьбе за английский престол, Мария сочувствовала ей, поскольку знатные женщины той эпохи боялись оспы больше, чем родов. И при этом на лице обеих женщин шрамов не осталось.

В тринадцать с половиной лет Мария проболела несколько месяцев. Симптомы включали в себя повторяющиеся приступы лихорадки, рвоту, головную боль, боли в животе. Но это была не порфирия, а известное вирусное заболевание, которое распространялось по большей части летом и получило название «пот» или «квартана». Мария заболела в августе 1556 г., в период сильной жары. Приступы были «удивительно сильными и острыми», а за ними следовала ремиссия продолжительностью от восьми до десяти дней. «Это одна из болезней, от которой в нынешнем году страдают многие», — успокаивал кардинал мать королевы Марии. Заболели также дофин и старший сын герцога де Гиза, Генрих.

Именно эту болезнь имела в виду Мария, когда писала матери, что Паруа «едва не стала причиной моей смерти — из страха, что я вызову Ваше неудовольствие». В ее сознании болезнь и мадам де Паруа были тесно связаны. Паруа, классический пример обиженного бывшего работника, пыталась повредить ее репутации в Париже, рассказывая, что Мария дурно отзывалась о Екатерине Медичи в разговорах с Дианой Пуатье. В результате Екатерина охладела к Марии. Это был чувствительный удар, поскольку семья Гизов постепенно завоевывала расположение Екатерины, несмотря на то что в частных беседах она выражала сомнения относительно осуществимости их «франко-британского» проекта.

Но ущерб оказался временным. Когда дяди Марии объявили, что племянница достигла совершеннолетия, и организовали для нее собственный двор, они сознательно пошли на риск. В целом все получилось так, как они задумали, но после ошибки с Паруа Гизы действовали наверняка. С этого момента двором Марии управляли из Жуанвиля и Медона, и главная роль принадлежала Анне д’Эсте. Новую воспитательницу так и не назначили, и вскоре Мария могла сказать, что за нее в равной степени отвечают тетя и два дяди.

После возобновления войны с Испанией у семьи де Гиз появился верный шанс. В феврале 1556 г. Восельское перемирие было разорвано. Заключенное на пять лет, оно продержалось несколько месяцев, и к лету 1557 г. Филипп II вовлек в войну с Францией не только Испанию, но также Савойское герцогство и Нидерланды. В августе армия под командованием Эммануила Филиберта, герцога Савойского, вторглась на север Франции и осадила торговый город Сен-Кантен в Пикардии, недалеко от границы. Меньшая по численности французская армия во главе с коннетаблем Монморанси двинулась на помощь городу, но была разбита; в плен попали шестьсот дворян, в том числе сам коннетабль и его сыновья, которые оказались в тюрьме.

Это было самое унизительное военное поражение французов за последние сто лет. Генрих II в панике послал за герцогом де Гизом, который в то время был в Италии, и срочно назначил его своим наместником. Одним росчерком пера герцога сделали вторым после короля человеком в государстве. Он не только стал главнокомандующим сухопутными и военно-морскими силами Франции, но также получил печать, которая позволяла ему отдавать распоряжения министрам, касающиеся международных дел, финансов и королевского двора.

В планах Генриха II было перейти в контрнаступление против Англии. Вернув Булонь в 1550 г., теперь он хотел вернуть Кале и соседние крепости — последний анклав английской оккупации во Франции, оставшийся после Столетней войны.

Старший герцог де Гиз сразу же оценил представившуюся возможность и 1 января 1558 г. он лично возглавил атаку на Кале. Сильный мороз позволил его армии в буквальном смысле пройти по воде. Самой уязвимой частью города был старый замок; английский гарнизон, который нес службу в замке, не отличался дисциплиной, и в городе нашлись предатели, принявшие сторону французов, но все это не сыграло какой-нибудь значимой роли. Атака де Гиза была настолько стремительной и точной, что после непродолжительного обстрела французы захватили окружавшие замок форты, и 24 января Генрих II торжественно въехал в город под звуки псалма «Когда вышел Израиль из Египта». Король очень радовался возвращению Кале, что, по его мнению, с лихвой компенсировало катастрофическое поражение коннетабля у Сен-Кантена.

Когда Генрих в лазурной мантии, расшитой золотом и отороченной горностаем, с «императорской» короной на голове прошествовал по улицам Кале вместе с представителями высшего дворянства и своими советниками, братья де Гиз, вернувшие Кале французской короне, готовились извлечь всю возможную выгоду из своей выдающейся победы. В 1557–1558 гг. им удалось монополизировать и оказывать мощное влияние на политику всей страны. Их успех определялся эффективным сотрудничеством, тщательным планированием и сбором разведывательных данных; никто не мог сравниться с ними во внимании к самым мельчайшим деталям при планировании. Возвращение Кале было целью французской монархии на протяжении целого столетия. И вдруг эта цель была достигнута. Это казалось чудом, свершившимся благодаря гению Гизов.