Читать книгу "Коварный камень изумруд - Владимир Дегтярев"

А на второй день «княжеского молчания» десяток караульных солдат принесли к шестому каземату, к ожидавшему их Стёпке Шешковскому, особый курьёз. Стёпка взял у взводного фельдфебеля липовый туесок и вошёл внутрь камеры, где заключалась княжна Тараканова:

— Я вам, княжна, ваших подданных принёс. Шибко по вас скучают.

И высыпал на пол штук сотню тараканов, больших, жирных «пруссаков». «Княжна» возопила и полезла на мокрую стену каземата...

Три дня Шешковский заставлял солдат обильно собирать тараканов по казармам. На четвёртый день «княжна Тараканова» разговорилась, только записывай...

Ну, а потом и померла. Безвестно.

Степан Иванович при этих мыслях внезапно захотел выпить. Так сильно захотел, что у него тараканы забегали в голове! Пришлось приложить к голове кусок льда, всегда лежавший в особом тазу, вблизи правой руки... Полегчало. А что будет сейчас? Что за дело? А! Поп сибирский!

Этого попа, что сейчас к нему, заведут, тараканами не испугаешь. Хотя и с ним получилось дело тёмное, суетное, политическое... бес бы его забрал. Да ещё в канун Рождества!

— Заводи! — рявкнул Степан Иванович Шешковский.

Караульный втолкнул в кабинет Петра Андреевича Словцова.

Шешковский, пока преступник подходил к его столу, поднял плётку. Как только преступник остановился, не сделав до стола последнего шага, Степан Иванович врезал плёткой по краю стола.

Преступник вздрогнул! Есть результат!

— Ну, шельма, рассказывай! — распорядился начальник тайной канцелярии Её Императорского Величества.

— Чего рассказывать? — вполне рассудительно вопросил Словцов.

— А всё рассказывай! Чего здесь не написано!

Шешковский внезапно подвинул ко краю стола, под очи государева преступника, толстенную тетрадь. Эта тетрадь являлась ещё одним «тараканьим» изобретением Степана Шешковского. Переплёт новый, кожаный, кроили на ту тетрадь специально, если дело того стоило. А под новыми кожаными обложками подшиты были старые страницы давно забытых дел. Страниц имелось триста, старых. А вот те новые бумаги, что относились, например, к нынешнему делу, подшивались поверху старых листов. Подшивалось поверху страниц пять, ну, может, только десять. «Дело» толщиной в мужскую ляжку обычно приводило преступников в судорожное и весьма разговорчивое состояние.

А этот подлец немедленно взял тетрадь со стола и тут же, скотина, заглянул не в начало, а в конец тетради.

— Ах ты, тать сибирский! — вскричал Шешковский, махая плеткой. Но бить преступника ему не разрешила сама императрица.

Преступник захлопнул поддельный «инструмент душевного воздействия», положил на стол и спросил:

— А знает ли господин Шешковский фамилию такого древнего греческого героя — Александр Македонский?

— А на что она мне? Эта фамилия? И не знаю, и знать не хочу!

— А дело-то моё как раз об нём! Вы желаете, чтобы я вам всё рассказал, так слушайте!

Глава шестнадцатая

Поручик Егоров, ночевавший на гауптвахте кордегардии, в дежурной комнате, рано поутру только вышел в общий коридор тайной экспедиции, как попался на глаза майору Булыгину.

— Зайди! — велел майор, распахивая дверь в свой кабинет.

В кабинете майор первым делом задвинул запор на двери, густо кашлянул, долго смотрел на плохо выбритый подбородок поручика Егорова. Потом сообщил:

— Не скажу, чьим повелением, хотя это знаю доподлинно, враг твой кровный, сержант Малозёмов, в солдаты не пошёл, из службы вышел в отставку. И поселился здесь, недалеко, во дворце его сиятельства графа Платона Зубова. Какую силу нынче имеет граф в нашей империи, тебе, дурню, пояснять не требуется. Вчерась бывший сержант Малозёмов искал тебя по городу весь день и даже всю ночь. Искал, дабы покалечить, а в конце — и убить!

Поручик Егоров сделал шаг влево и сел на лавку возле стены.

— Приказать бы тебе, шельма, встать, когда с тобой начальство говорит, да ты больно здоровьем слаб, — хохотнул с отеческим пониманием в голосе майор Булыгин.

— Что же мне делать, господин майор? — с тоской вопросил Егоров.

— А делать тебе, Сашка Егоров, остаётся одно — прятаться в кордегардии до скончания следствия над тем государственным преступником, коего ты из Сибири доставил. Его поведут на гауптвахту, и ты иди с ним в ту же камеру. Там и ночуй. Его направят в крепость, и ты туда же пойдёшь моим приказом на весь срок заключения сибирского попа. В качестве дежурного специальной охраны. Ну, а сошлют его куда подалее, так и ты туда поедешь. Правда, могут государственного преступника приговорить к плахе или к петле. Тогда ты, Сашка, молись. Ведь только доведёшь преступника до места казни, а дальше сам... ищи способ, как не встретиться с Малозёмовым. Конечно, можешь свою голову положить на плаху рядом с этим попом, с Петром Словцовым, или, скажем, всунуть свою голову в соседнюю петлю, но тебе того не хочется? Нет?

— Нет, — слабо кивая, ответил Егоров.

С улицы начал доноситься густой звон колоколов. Звонили по окончании заутренней.

— А сегодня, радость моя. — Рождество! — неожиданно сообщил майор Булыгин. — В Рождество обычно императрица наша, трижды «ура!» ей за это, даёт награды и повышает в чине. Мне нынче светит получить орден Владимира первой степени и звание полковника...

— Поздравляю, — опять же тихо произнёс поручик Егоров.

— Погоди поздравлять, ибо я ещё не окончил своей речи. Вот, поручик, я тебя желаю спасти, используя свои государственные полномочия. «Государственные»! Понимаешь? Ежели надобно, то могу командировать тебя за государевы деньги хоть на край света, а ежели здесь станешь жить, так кормить тебя стану тоже за государев счёт. То есть я как бы нарушаю ради тебя устав нашей тайной службы. Ты это понимаешь?

Поручик Егоров кивнул. А что оставалось делать? Майор кругом прав, а он, поручик Егоров, получается — неправ. И неправ по подлой воле некоего сержанта, возжелавшего его, поручика, уничтожить. У кого искать зашиты? Или самому защищаться и того, бывшего сержанта, убить? Вот тогда, точно, за государственный счёт поедешь или в Сибирь, или в крепость... Что же делать-то?

— А ежели понимаешь, то и остальное, что я тебе скажу, должен понять.

Майор Булыгин встал из-за стола, подошёл и сел на скамейку рядом с Егоровым.

— Ведь и орден мне, и звание дают не просто так, поручик. Да, конечно, я их выслужил честно. Выслужил тем, что буквально живу здесь, в кордегардии, за каждым пудом сена или за пудом овса слежу, за каждого своего служаку отвечаю: здоров ли, сыт ли, одет ли? Про семью свою даже забываю. Вот теперь за тебя маюсь, прям-таки отеческой заботой исхожу.

— Да-да, — кивал головой поручик Егоров.

— Что — да-да? Что? — вдруг взревел майор Булыгин. — Тысячу рублей мне стоит звание полковника, да ещё триста рублей — орден этот, Святаго нашего князя Владимира мне на саблю! Тысячу триста рублей я сегодня должен отдать! А у меня весь годовой оклад жалованья — триста двадцать рублей! И я весь его проживаю и даже втянут в долги! Какие шиши сегодня, после обеда, перед Рождеством Христовым, перед светлым праздником, отнесу я благодетелю своему, командиру столичного нашего гарнизона, князю...