Читать книгу "Музей неживых фигур - Марина Серова"

– Даже золотую краску нельзя класть чистым цветом. Всегда нужно добавлять какие-то оттенки, иначе ничего не получится. Когда мы работали акварелью, ни у кого не выходил нужный цвет, а сейчас я перешла на темперу.

– А, я видела в магазине, – вспомнила я. – Эти краски как масляные, в тюбиках. И стоят намного дешевле.

Светлана с улыбкой посмотрела на меня.

– На отделении иконописи нас учат самим творить краски, – сказала она. – Их делают на основе яичного желтка, пигмента и воды. Теми цветами, которые продают в магазинах, написать икону невозможно – получится совершенно не так, как надо. А если знать технологию изготовления красок, можно подобрать именно тот цвет, который нужен.

– А я думала, что иконы маслом рисуют… то есть пишут, – быстро поправилась я.

– Нет, что вы! – возразила Света. – Ни холст, ни масло для икон не используются. Основа любой иконы – деревянная дощечка, которая называется левкас. Сначала изображение переносят на кальку, потом графят, то есть прорезают на основу. После покрывают охрой, а когда высыхает подготовительный слой, выполняют роскрышь. Другими словами, наносят основные цвета. Вот в этой иконе, – она снова перевернула страницу и показала на изображение старца в темно-зеленом облачении, – берут средние цвета. То есть основной цвет – не светло-зеленый и не темно-зеленый, а промежуточный. Светлые называются пробелами, темные – затемнениями. Пробела наносят в самую последнюю очередь, а вот эти маленькие детали орнамента рисуют сразу кистью, без наброска. Но это так, общие сведения. Если вы поступите на наше отделение, вам расскажут все более подробно. Мы конспекты вели по технологии.

– Как все сложно… – пробормотала я. У меня и правда в голове осталась какая-то каша, я-то думала, что икону рисовать намного проще, чем реалистичный портрет. Со стороны казалось, что все детали попросту раскрашены одним цветом, без оттенков. Да, надо как-нибудь заглянуть в церковь для расширения кругозора, в иконописи я совершенно ничего не смыслю…

– Вам на дом такое задание дали? – поинтересовалась я.

– Нет, дома я сделаю кальку, а над остальными этапами буду работать в «храме», – пояснила Светлана. – Мне надо будет постоянно консультироваться с Романом Александровичем, это же моя первая икона. Даже не знаю, почему он мне дал ее копировать, никогда не думала, что я настолько успеваю по мастерству.

– Ну, только без ложной скромности! – подольстилась я. – Вас, насколько я поняла, все преподаватели хвалят, у вас лучшие работы!

– Нет, какое там! – смутилась женщина. – У меня поначалу с цветом было все плохо, я не ту цветовую гамму подбирала. Живопись в Парижской школе очень отличается от той, что преподают тут. Плюс ко всему я довольно долго на заказ портреты писала, а сейчас ведь люди любят фотографичные картины. Никакой игры цвета – главное, чтоб все как на снимке было, к тому же народ любит разнообразные украшательства. Глазки-реснички, как я называю. Если портрет девушки, то обязательно, чтоб ресницы длинные были, губы – поярче, прическа поаккуратнее. На мой взгляд, к живописи такие портреты никакого отношения не имеют. Так и хотелось спросить заказчиков: почему вы не закажете печать на холсте по фото? Зачем вообще художник нужен, если от картины требуется, чтоб она была точь-в-точь похожа на снимок?

– Да, согласна, – кивнула я головой. – Наверно, люди хотят картину, но не имеют представления о том, какой она должна быть. Раз портрет, значит, как на фотографии, ведь так?

– К сожалению, это верно, – немного печально согласилась со мной Света. – На самом деле у людей, даже имеющих художественное образование, нет своего собственного мнения по поводу картин. Покупают то, что продиктовано модой, или те вещи, которые стоят подороже. Вроде раз дорого, значит, работа хорошая. Но это, конечно, мое мнение, может, все на самом деле и не так печально…

Наш разговор о современном положении искусства был прерван появлением Романа Александровича. На сей раз он вырядился в какой-то странный пиджак желтовато-зеленого цвета, а вместо черно-белого шарфа его шею закрывал красно-зеленый. Те же джинсы, та же прическа. Взглянув на нас, он поздоровался со мной – Светлану он сегодня уже видел на обязательных парах.

Женщина поспешно вытащила тюбики масляных красок и подошла к стеллажу с холстами. За нашей болтовней она не успела приготовиться к уроку, я же с тоской ожидала, что скажет Кузнецов по поводу моего неначатого холста. В мои планы совершенно не входило перечерчивать кувшины и остальные детали натюрморта, я собиралась воспользоваться моментом, когда преподаватель подсядет к Свете и займется ее работой. Тогда я спокойно выйду из кабинета, доберусь до «храма» – сейчас он закрыт, так как Кузнецов говорил, что, кроме нас, у него вечером других студентов нет, – сниму первую прослушку и исследую мастерскую. Однако, пока Светлана готовилась, Роман Александрович решил плотно заняться моей особой.

– Вы так и не начали рисунок? – огорчился он, нависая надо мной. Я не ответила – по-моему, и так все понятно.

– В чем причина? – допытывался он. – Насколько я могу судить, вы даже не пытались начать. А собирались вчера заняться самостоятельной работой.

– Я боюсь начинать, – сказала я первое, что пришло в голову. – Вдруг все не так сделаю? Холст испорчу, новый придется покупать…

– Карандаш или уголь всегда можно стереть, – терпеливо объяснил мне Кузнецов. – Даже краску можно или перекрыть, или снять мастихином, если, конечно, вы пишете пастозно. Мазками то есть. Я же вам показал, как строить предметы, объяснил, как и что рисовать. Вам нужно только взять свой лист с наброском и перенести его на холст, увеличив в два раза. Неужели это так трудно?

– Я не знаю как! – притворилась я совсем никчемной бестолочью. – Холст большой, как я все это перерисую?

– При помощи карандаша и ластика, – усмехнулся Роман Александрович. – Знаете поговорку «Глаза боятся, а руки делают»? Главное – начать.

– У меня вдохновение пропало! – ляпнула я. – Муза, знаете ли, улетела, когда вернется, не сообщила. Творческий кризис настал. Может, я посижу, подумаю, посмотрю, как Света пишет, авось ее пример меня воодушевит…

Кузнецов посмотрел на меня с жалостью.

– Дорогая Татьяна, неужели вы всерьез думаете, что художники работают только тогда, когда «божественный глагол до слуха чуткого коснется»? – процитировал он известное стихотворение. – И кто вам сказал подобную глупость? Да если бы так было на самом деле, ни одна картина не была бы написана! Поверьте, никого не волнует, есть у вас вдохновение или нет. Не верите – спросите Свету, она работала над заказами. Представьте, вам приносят фотографию и просят нарисовать к такому-то дню портрет. И что вы будете делать? Скажете: «Простите, но у меня муза пропала, я не в настроении»? Знаете, это просто смешно. Если вы выбрали себе профессию художника, то придется работать, я уже вам говорил. Иначе вы без толку потратите время и краски.

Я решила не спорить и молча кивнула, надеясь, что после своей проповеди Кузнецов от меня отстанет и начнет что-нибудь объяснять Светлане. Однако сегодня преподаватель, похоже, решил плотно заняться моей персоной. Он взял мой карандаш и, даже не присев, начал быстро наносить прямые линии на мой холст.