Читать книгу "Кийя: Супруга солнечного бога - Наталья Черемина"

Эхнатон посмотрел на нее глазами, полными благодарности. Потом снова нахмурился и сварливо спросил:

— Ты тоже считаешь, что чума — это наказание за ересь?

Она ждала подобного вопроса и ответила не задумываясь:

— Нет, государь, это происки врагов, желающих сломить волю вашего величества. Желающих вернуть власть своим богам и золото своей казне. Глупцы, они не знают, что пытаются запугать высшее существо.

Почерневшее от горя лицо Эхнатона как будто просветлело. Одновременно в нем появилось что-то жесткое и решительное.

— Враги будут повергнуты без всяческой пощады. Земля вздрогнет от моего гнева.

И действительно, Египет содрогнулся. Такого еще не бывало от начала времен. Отряды воинов громили храмы древних богов, стирали их имена со стен. Даже имени своего отца, Аменхотепа, не пощадил властитель из-за того, что в имени этом упоминался фиванский покровитель Амон. Только имена Атона, бога-солнца Ра и истины Маат разрешалось произносить вслух. Поклонение старым богам каралось смертной казнью. В фанатичном экстазе Эхнатон запретил даже слово «бог». Отныне Атон именовался Отцом, а сам фараон — божественным Сыном. Одно неосторожно оброненное слово могло стать для любого, даже самого высокопоставленного лица, смертным приговором. Полетели головы верховного жреца Амона и его ближайших сподвижников. Огромные богатства были конфискованы в пользу храма Атона, а семьи казненных жрецов и вельмож пущены по миру.

Кийя жила теперь в главном дворце. В первое время ее по-прежнему мучили приступы ревнивого бешенства. В этих стенах все кричало о присутствии соперницы. Стены были расписаны ее именем, на многочисленных барельефах ее портрет был всегда рядом с портретами Эхнатона и дочерей. Всюду были изображены сцены их семейной жизни, лишенные торжественности и помпезности, свойственной древнему искусству Египта. Сцены были простые, милые, узнаваемые, но Кийю как раз это и злило больше всего. Слишком уж похожи на жизнь, слишком непосредственны были эти картины, картины чужого счастья с ее единственным господином. Вот Эхнатон целует Нефертити, а вокруг резвятся дочки. Вот она сидит у него на коленях и беззаботно болтает ногами. Вот они играют с дочерьми и дарят им украшения. Вот они, вместе с покойной царицей Тии, обедают жареной уткой и фруктами. И это не считая официальных картин, где Нефертити сидит в троне рядом с фараоном, принимает послов, охотится и служит Атону. «Она, везде она, она, она!..» Кийя хотела бы стереть все эти картины, уничтожить ненавистное имя, но не решалась даже заикнуться об этом при Эхнатоне.

Однако со временем ярость прошла, и Кийя иногда даже ловила себя на жалости к бывшей сопернице. «Страшно подумать, — размышляла она, — быть на протяжении долгого времени всем и в одночасье стать никем». От этих мыслей становилось неуютно, и Кийя предпочитала гнать их подальше, чтобы не примерять на себя.

Она ежедневно выполняла религиозные обряды бок о бок с фараоном и была рядом с ним повсюду. На некоторые парадные церемонии приглашалась Нефертити, когда было необходимо присутствие Владычицы Обеих Земель. Этот титул Эхнатон не стал у нее отнимать, и Кийя, глядя на душевно раздавленную женщину с потерянным взглядом, не думала злиться или завидовать. Ей было достаточно все время находиться рядом с любимым. Но этого было недостаточно ее отцу.

«Ты давно не писала мне, дочка, — укорял Тушратта, — и я бы не знал ничего, если бы не верные люди, сообщившие об особом расположении, что питает к тебе фараон с недавних пор. Почему же ты до сих пор не великая жена и не Владычица Обеих Земель? Почему этот высокий титул остается за опальной Нефертити? Одной любви недостаточно, дочь моя, нужны еще и ее веские доказательства…»

С тех пор, как Кийя стала жить с Эхнатоном под одной крышей, она перестала писать отцу. Она не отвечала на его письма, хотя и прочитывала их. Она знала, что должна окончательно отказаться от тайной переписки, которая вызывала отвращение теперь, когда все желания сбылись и она находится рядом с возлюбленным. У нее не хватало духу навлечь на себя гнев отца, но еще больше она хотела быть до конца честной с Эхнатоном.

Однако это последнее письмо задело ее за живое. Любовь к мужчине затопила ее, вытеснив все остальное, но язвительные слова Тушратты пробудили уснувшую было тягу к власти. Кийя уже знала, как надо выбивать обещания. Во время особенно бурной любовной игры, когда фараон был привязан золотыми шнурами к креслу, с вывернутыми назад руками, Кийя села на него сверху и сказала:

— Почему я до сих пор не главная жена?

Эхнатон, изнывающий от желания почувствовать ее влажные глубины, пробормотал:

— Позже, позже…

— Нет, сейчас. — С этими словами она начала было насаживаться на него, но в последний момент встала.

Фараон застонал от разочарования и сердито спросил:

— Ты дразнишь меня, женщина?

— Не забывай, кто здесь связан, пленник! — ответила Кийя полушутя-полусерьезно и снова насела сверху на самый кончик его словно окаменевшего мужского органа.

— Ммм… Мучительница… Нефертити перестанет быть главной женой только после смерти. Я… не хочу ее смерти.

Кийя выпрямилась и окинула его ледяным взглядом. Эхнатон поспешно добавил:

— Но я придумал выход. Это еще лучше. Иди, иди ко мне… Ты станешь моим соправителем. Я тебя короную как фараона-соправителя, с мужскими атрибутами… Ооо…

Кийя с размаху села на него до конца и принялась круговыми движениями вгонять его плоть в себя.

— За такие шутки я мог бы отправить тебя на казнь, азиатка, — прошептал Эхнатон, когда все кончилось.

— Я не задумываясь пошла бы на смерть, будь на моих губах вкус твоих поцелуев, любимый, — серьезно отвечала она.

Это был долгожданный триумф. В синей мужской короне, в мужской одежде, так хорошо сидящей на ее стройном, сильном теле, Кийя стояла у главного алтаря Солнца и принимала из рук Эхнатона знаки царской власти — цеп и посох. Слезы счастья катились по ее лицу, но она ни капельки не стеснялась их. Вельможи, военные, жрецы били лбами о землю, демонстрируя свою преданность младшему фараону.

За день до церемонии она написала отцу последнее письмо, в котором заявила, что отказывается двурушничать перед своим мужем и господином. Она знала, что за этим последует град писем с упреками и руганью, но на душе было спокойно и светло. Теперь она могла с чистой совестью смотреть в глаза Эхнатону и искренне клясться ему в любви и верности.

В дверном проеме мелькнула тоненькая фигурка. Кийя присмотрелась к дерзецу, посмевшему оставаться на ногах перед двумя царями. Это была Меритатон, старшая царевна и невеста ее сына, Сменхкара. Длинное, узкое лицо девочки, так похожее на лицо ее отца, пылало ненавистью. Кийя усмехнулась. «Где же твоя мать, Владычица Обеих Земель?» — подумала она и, отвернувшись, принялась нараспев повторять гимны-славословия Атону, которые знала все наизусть.

Позже, на царском ложе, она повторяла эти гимны и вплетала в них свои строчки: