Читать книгу "Анатомия скандала - Сара Воэн"

Приближался конец семестра. С Софи, которая одновременно притягивала и отпугивала ее, Холли заключила молчаливое соглашение. С каждой неделей она брала на себя все бо́льшую часть переводов, выписывала материал для рефератов и ксерила записи в газетном киоске на Холиуэл-стрит, а в ответ опосредованно приобщалась к жизни Софи. И это было прекрасно. Холли хватало случайных крох доброты – когда Софи искала ее поддержки, кидала ей обрывки слухов, кивала в людной студенческой столовой и ослепительно улыбалась. От этой улыбки Холли замирала, ощущая непривычное тепло. Это доказывало, что Софи для нее какая-никакая, а подруга.

Но как-то вечером Холли столкнулась с ним и Софи у входа в колледж. Она выдавила «здрасьте» – слово буквально застряло у нее в горле – и чуть не закашлялась. Она старалась не смотреть на него, но всем своим существом ощущала его присутствие. Вместо привычного спортивного комбинезона его широкие плечи обтягивала темно-серая шерстяная куртка – они с Софи собирались на ужин. Уголки поднятого воротника обрамляли чуть улыбающиеся губы. Покраснев, Холли забормотала какую-то ерунду о том, что ей нужно взять книгу в ячейке, и быстро ушла.

– Это еще кто? – услышала она его голос, хлопоча в домике привратника в поисках несуществующей книги.

Холли напряглась в ожидании ответа, делая вид, что не замечает взгляда привратника.

– Это? – переспросила Софи. – Да так, меня с ней на семинары распределили. Ничего особенного. – Повиснув на локте Джеймса, будто была существом очень хрупким и нуждающимся в защите и опеке, Софи скрылась в ночи.

Глава 11

Софи

13 декабря 2016 года

Зал суда номер два в Олд-Бейли Софи представляла себе иначе: она ожидала чего-то грандиозного и внушительного, а увидела довольно запущенную, обшитую дубовыми панелями комнату, лучшие дни которой давно миновали.

Софи не верилось, что она в суде. Обстановка живо напомнила ей палату общин – та же ядовито-зеленая с золотым тиснением кожа сидений, темное дерево, из которого сделаны пять массивных резных кресел и герб, тот же реверанс былому величию – резные украшения над каждой дверью в виде покрытых пылью цветочных гирлянд и гроздьев винограда.

Вверху, на галерее для публики, Софи присела на край сиденья, пытаясь свыкнуться с мыслью, что ее муж находится внизу, на скамье подсудимых за пуленепробиваемыми стеклами, словно в витрине, а сбоку стоит охранник. Отсюда Джеймс казался странно беззащитным: плечи, как в молодости, остались широкими и мускулистыми, но волосы на макушке, как впервые заметила Софи, начали редеть. Вдруг ее захлестнуло волной страха. Софи положила ладони на задрожавшие колени и незаметно сжала их в надежде, что туристы-тинейджеры, глазевшие на нее с откровенным любопытством, не станут гадать, почему она трясется. Глупости. Конечно, станут. Она поставила на колени сумку – просвеченную рентгеном, открытую, выпотрошенную, а когда даже это не помогло, скрестила ноги и спрятала их под стул.

В животе громко заурчало. Софи отчетливо ощутила, как в нем плеснулась желудочная кислота: утром ей ничего не лезло в горло. Неудивительно, что она похудела почти на семь килограммов за шесть недель с момента ареста Джеймса. И это только первая явка в суд – заявление защиты против иска и предварительное слушание. Так какой же чахлой она будет выглядеть к началу процесса в следующем году?

Софи сглотнула, пытаясь сдвинуть острый болезненный комок в горле. Ей хотелось завыть – ей, такой спокойной и умеющей владеть собой, с детства приученной сдерживать проявления отрицательных эмоций сухим юмором или держать их в жесткой узде! Она ощущала полную опустошенность, и откуда-то изнутри неудержимо поднимался, полз клубок эмоций: ужас, недоверие, отвращение, а поверх всего – нестерпимый стыд. Софи сжала губы, такая интенсивность эмоций ее пугала. Лишь однажды она испытала нечто подобное, да и то во много раз слабее. Она промокнула глаза платочком. Нельзя падать духом. Нужно думать о детях и, конечно, о Джеймсе.

Софи уже поняла, что не сможет присутствовать на каждом заседании суда. Один проход сквозь строй фотографов у входа доказал, что это ей не по силам. Не по силам ей было удерживать на лице улыбку, когда Джеймс, едва не сломав, стиснул ее пальцы, – хватка была стальной, и Софи чуть не дернулась от боли. Она чувствовала его чудовищное волнение, в котором он не признавался в тихие ночи, когда Софи придвигалась ближе к его теплому телу и шепотом спрашивала: «Ты в порядке?» После предъявления обвинения Джеймс не выказал ни малейшей слабости, ни разу не заговорил о том, что его могут признать виновным. Если об этом не говорить, может, и пронесет. Каким нереальным это казалось вплоть до сегодняшнего дня… Но сейчас ночной кошмар словно происходил наяву.

Теперь подобный исход казался очень даже реальным, как массивный дуб, который был здесь повсюду: из него были сделаны свидетельская кафедра, скамьи присяжных, стол судьи и стол адвокатов, на который сейчас защитник Джеймса, тучная и довольно грозная Анджела Риган, и поддерживающая обвинение мисс Вудкрофт выкладывали целые стопки толстых папок с доказательствами.

Ее мужа судят по обвинению в изнасиловании. Софи так и чувствовала вкус этого слова, отвратительный, как само преступление. Умом она понимала, что все происходит на самом деле, что реальность вторглась в ее жизнь, но, глядя с галереи на скамью подсудимых, рассматривая зал и отметив аристократические черты лица судьи, с которым в иных обстоятельствах она мило поболтала бы на фуршете, – Софи все равно не могла постичь смысла происходящего.

Он невиновен. Конечно же он невиновен! Софи не сомневалась в этом с того кошмарного вторника, когда его арестовали. При всех своих недостатках Джеймс на такое неспособен. Но почему ситуация зашла так далеко? Взять хоть недавние партийные расследования: одно проводил юрист, учившийся с Джеймсом и Томом, второе – их приятель по Оксфорду. Такие люди умеют создать видимость независимого расследования, гарантируя при этом правильные выводы комиссии. Отчего же этого не сделали для Джеймса? Том в долгу перед ее мужем, и в каком долгу!.. Видимо, когда вмешалась полиция, даже тридцати лет близкой дружбы с премьер-министром оказалось недостаточно.

– Так что, договоримся на апрель? – вырвала ее из задумчивости мисс Риган, адвокат Джеймса, говорившая с белфастским акцентом и почти мужской хрипотцой.

Адвокаты и судья утрясали «административно-бытовые» вопросы, будто процесс над Джеймсом был предметом, которому нужно подобрать место.

Слушание подошло к концу – первое заседание назначили на апрель и согласовали сумму залога, и вот уже Джон Вести, поверенный Джеймса, отодвигается на стуле и, улыбаясь, что-то шепчет адвокату. Софи поднимает взгляд к потолку, пока юристы собирают документы.

Наконец секретарь суда попросила «всех встать». Потолок высокий, он состоит из восьмидесяти одной панели матового стекла. Софи пересчитывает их, инстинктивно ища порядок: девять аккуратных рядов по девять квадратов. Небо облачное, серое, невыразительное, давящее, неприветливое. Над крышей мутным пятном проносится стая птиц – темная клякса, передразнивающая людей в зале, насмехающаяся над ее мужем, отпущенным под залог, но не на свободу. Через стекла сочится тусклый свет. Софи страстно хочется солнца и простора, пышных зеленых полей и тихого довольства без всяких мыслей.