Читать книгу "Сущность зла - Лука Д'Андреа"

— Когда вы решили повернуть на восток?

— Мы ничего не решали, мы заблудились.

Я вытаращил глаза.

— Заблудились? Вы?

— Мы выбились из сил. В семь часов утра было темно, будто в полночь. И мы повернули не налево, а направо. И обнаружили, что дошли до дна каньона, когда Макса чуть не унесло течением. Только благодаря тому, что у Гюнтера такая быстрая реакция, он остался в живых. Тут мы осознали, что нам ни за что не найти Эви, Курта и Маркуса и что надо выбираться отсюда, иначе мы все так и сгинем в этой яме.

Вернер показал длинную кривую, по которой спасательная команда выбиралась из каньона.

— В полдень мы остановились. — Палец указал на точку к востоку от ущелья, и я не преминул заметить, что оттуда по прямой было менее километра до того места, где они обнаружили тела всех троих. — Сил больше не было. У меня болела лодыжка, все проголодались. Мы отдыхали около часа. Видимость не превышала двух метров. Дело дрянь. Мы умирали от страха, хотя никогда бы вслух не признались в этом. Мы еще не видали подобной грозы. Казалось, сама Природа восстает против нас. Видишь ли, Джереми, обычно горы… Горам на тебя наплевать. Они не добрые и не злые. Они за гранью этих глупостей, которыми тешат себя смертные. Они стоят здесь миллионы лет и простоят еще кто знает сколько времени. Ты для них ничто. Но в тот день мы все испытали одинаковое чувство. Блеттербах восстал против нас. Хотел нас убить. — Вернер откинулся на спинку кресла, отодвинул карту. — Думаю, прежде чем продолжить, мне нужно передохнуть.

2

Вернеру захотелось выкурить одну из моих «Мальборо» на крыльце, под навесом. Мы стояли и смотрели, как падает снег, молча, погруженные каждый в свои мысли. Наконец он, будто приговоренный к пытке, сделал мне знак вернуться в дом.

Пора завершить историю.

3

— К трем часам дня нам показалось, будто худшее осталось позади. Это, конечно, было ошибкой, но стало светлей, и мы воспрянули духом. Возобновили поиски. И через час нашли их. Ханнес первый заметил то, что осталось от палатки. Обрывок красной ткани, прицепившийся к ветке и трепетавший на ветру.

Вернер помахал рукой, показывая, как это выглядело.

— Поляна, где они разбили лагерь, находилась в нескольких метрах от нас, за каштаном, который мне загораживал обзор. Я только и видел, как вьется на ветру этот обрывок палатки… — Вернер покачал головой. — Этот лоскут, красный на черном и зеленом фоне, походил на того кота из «Алисы в Стране чудес».

— Чеширского?

— Казалось, будто сам Блеттербах над нами смеется. Воздух вокруг нас был пропитан злом. Я это чувствовал так же, как запах топи, шибавший в нос. Только обоняние тут было ни при чем. Ты это чувствовал всей кожей, всем существом. Что-то вроде электрического тока. Можешь себе представить?

— Могу.

Еще бы нет.

Вернер поглядел на мой шрам.

— Мы двинулись дальше. Ханнес впереди, Макс и Гюнтер за ним, я пытался поспевать за всеми, с моей ушибленной лодыжкой. Потом я услышал вопль. Никогда не доводилось мне слышать крика страшнее. Волосы у меня на голове встали дыбом. Кричал Ханнес. Мы застыли на месте. Гюнтер передо мной, Макс перед Гюнтером. Я попытался сделать шаг, но ноги не слушались. У нас в горах говорят: «чугунные ноги». Так бывает во время приступа паники или когда в мускулах накапливается слишком много молочной кислоты. Так вот, ноги у меня стали чугунными.

— Мысль понятна.

— Но в тот момент я не чувствовал страха. Хотя кричал один из моих лучших друзей, ради которого я рискнул бы жизнью, зная, что и он сделает то же ради меня, первым моим побуждением было броситься наутек. Потом…

Бестия, подумал я.

Бестия.

— Что произошло потом?

— Макс бросился на Ханнеса, схватил его за руки, швырнул в грязь. Спас ему жизнь. Там и тогда я подумал, что и Макса охватила паника: просто не понял. Поляна составляла в диаметре около четырех с половиной метров. Над ней возвышалась скала, на ее вершине — то, что оставалось от ели. С нашей стороны, как я уже говорил, рос каштан, который закрывал от нас сцену, а с другой стороны — ряд елей у края пропасти. Если бы не быстрота реакции Макса, Ханнес бросился бы туда. Он хотел убить себя, а Макс ему помешал.

— Бог мой.

— Я схватил Ханнеса, и Гюнтер влепил ему пару затрещин. Он был не в себе. Я обнял Ханнеса так крепко, как только мог. И заплакал. Я плакал долго. Плакал о Ханнесе, который все кричал, кричал, выкатывая глаза. Плакал о том, что видел. Или не видел: обнимая Ханнеса, удерживая его на краю пропасти, я закрыл глаза, крепко зажмурил их. Но то немногое, что я успел разглядеть, запечатлелось у меня в голове на редкость отчетливо. Не знаю, сколько времени мы стояли так. Потом я отпустил Ханнеса. Мы уложили его под каштаном, прикрыли от дождя накидкой, и…

Голос изменил ему.

— Полотнище палатки разрезали чем-то острым. Каким-то клинком. Лоскутья валялись повсюду. И они тоже были… повсюду. Курт — посреди поляны, глаза открыты, устремлены в небо. Смотрят на облака, но выражение на лице отнюдь не безмятежное, могу тебя заверить. У него не было обеих рук. Одна лежала в полуметре от торса, другая — в подлеске. Виднелась глубокая рана здесь. — Вернер постучал себя в грудь. — Чистая рана. Нанесена топором или большим ножом, как сказали карабинеры.

— Топором?

— У Эви обе ноги были отрублены по колено.

Я почувствовал, как по пищеводу поднимается желчь.

— Правая рука была сломана: видимо, Эви пыталась защищаться. И не хватало головы.

Я поневоле вскочил и бросился в туалет. Меня вырвало, но лучше не стало.

Вернер встретил меня с дымящейся чашкой ромашкового чая в правой руке. Я с благодарностью выпил. Закурил. Хотелось избавиться от ужасного привкуса.

— Рассказывай дальше, Вернер.

— Точно рассказывать?

— Вы ее нашли? Голову Эви.

— Нет, ее не нашли ни мы, ни карабинеры. Скажу больше: карабинеры нашли гораздо менее того, что мы четверо увидели. Многое смыло дождем, а еще, — тут он понизил голос, будто извиняясь, — знаешь, звери…

— А Маркус?

— С ним то же самое. Только он лежал чуть ближе к спуску. Убегая, он упал и расшиб голову. Глубокие раны на ноге, на плече, но убило его падение.

— Бог мой…

— В тот день, двадцать восьмого апреля, Бог смотрел в другую сторону.

— Что вы предприняли?

— Весь этот ужас заставил нас позабыть о времени, а гроза налетела с еще большей силой. В семь часов вечера.

— Через четыре часа? Вы пробыли там четыре часа?

— Он заползал внутрь, Джереми, — прошептал Вернер. — Этот ужас заползал внутрь и не желал выходить. Не хочу себя выставить слабаком, но то, что мы видели, пропиталось таким противоестественным злом, да, именно злом, что свет разума покинул нас. Знаешь ли ты, что я часто размышлял над этим в последующие годы? Думаю, Макс, Гюнтер, Ханнес и я — все мы в тот день оставили на Блеттербахе частицу своей души. В тот день и в последовавшую за ним ночь.