Читать книгу "Майя - Ричард Адамс"

– Нет, там рис выращивают. Но я не из крестьянской семьи. Мой отец был купцом. Мы жили в Теджеке – его называют Серебряный Теджек, потому что река огибает его с трех сторон и белый песок на берегах серебрится под солнцем. Женщины выходят к воде стирать белье, а дважды в год на большой песчаной косе проводят ярмарку, дают представления в честь Канза-Мерады. Когда мне было три года, Зай повел меня на ярмарку. Я сидела у него на плечах и глядела на толпу, что колыхалась, как высокая трава под ветром. Отец мой был очень высоким. Торговал он драгоценностями, но не так, как противные толстяки в домах с решетками, замками и охранниками. Нет, он был не просто купцом, а искателем приключений. Куда его только не заносило! Он даже у Великого моря побывал…

– А где это?

– Ох, потом объясню, не перебивай. Так вот, бывал он и там, и в заоблачном Селлион-Рабате, где воздух такой разреженный, что с непривычки дышать трудно, и в заснеженном Узаке, где обморозился чуть не до смерти, а на обратном пути на него разбойники напали, он с трудом от них отбился. С драгоценностями всегда так – их все хотят украсть. Поэтому Зай переодевался, менял обличье – то притворится сумасшедшим богомольцем, то гуртовщиком с упряжкой волов. Однажды прикинулся нищим калекой, а драгоценности в деревянной ноге спрятал. Мы никогда не знали, когда его домой ждать, – он месяцами не возвращался. Как-то раз Экундайо, мамина служанка, прибежала и говорит: «Там коробейник пришел, с резными раковинами и деревянными игрушками». Ну, матушка и вышла посмотреть – глядь, а это Зай вернулся. Экундайо его не признала, только я сразу догадалась. Честное слово!.. Ах, банзи, я тебе всю ночь могу про него рассказывать, да только лишние слезы мне ни к чему. А когда мне девять лет стукнуло, Зай решил пересечь пустыню. Помню, матушка его умоляла этого не делать. Никто не знал, как далеко простирается пустыня и что лежит ее за пределами. Говиг многие пытались перейти, но так и пропадали без вести, ни один не вернулся… А вот Зай вернулся. Он всегда домой возвращался. Он пересек Говиг за шестьдесят два дня и вышел к Бекланской империи. В Бекле он продал драгоценности – опалы, изумруды и сапфиры – за очень большие деньги. Целое состояние сколотил, только немалую сумму пришлось отдать за покровительство верховному барону Сенда-на-Сэю, тому самому, в чьих конюшнях мы вчера ночевали. В Бекле у барона был роскошный особняк, там Зай и остановился. В чужой стране без покровительства торговать драгоценностями очень опасно. Как Зай по-беклански говорить выучился, я не знаю – наша речь на бекланскую не похожа, ты же слышала… Ну, вернулся Зай домой и сразу в обратный путь собрался. «Там очень выгодно товар можно сбыть, – объяснил он матушке. – Теперь я знаю, кому и что продавать, возьму с собой вдвое больше. Опасно, конечно, но жизнь полна опасностей». Такой уж он был человек, рисковый и бесстрашный. Ничего не боялся.

– И дочь в него пошла, – прошептала Майя.

– Правда? Так вот, он решил еще раз в Беклу сходить, чтобы снова состояние заработать. Хотел взять с собой пятерых крепких парней, чтобы на охранников денег не тратить.

– Чернокожих?

– Ну да. На моей родине, банзи, тебя бы разглядывали, как диковину. Там все люди чернокожие, понятно? Только уговорить парней оказалось трудно, потому что Говига все страшились и даже не верили, что Зай жуткую пустыню два раза пересек. Он целый год к походу готовился, набрал товар, провизией запасся, спутников себе нашел. Мне тогда одиннадцать было, я все хорошо помню… И тут в Теджек пришел смертельный недуг. О Канза-Мерада, сколько жизней чума унесла! Так много людей умерло, что хоронить было некому. Трупы бросали на речную косу на растерзание бродячим псам и хищным птицам. Меня из дому не выпускали. А через два месяца матушка заболела. Помню, жаловалась Заю: «О Бару, как сладко пахнет!» Отец услышал и зарыдал – понял, что это означает.

– Померла? – дрожащим голосом спросила Майя и натянула на себя одеяло.

– Померла. И Экундайо тоже. Ох, банзи, лучше не видеть того, что я видела! Знаешь, песня есть такая… – Оккула задумалась, вспоминая, потом тихонько пропела что-то на своем языке. – Я уж слова позабыла. «Матушка уснула вечным сном, отец слезами захлебнулся, а серп богини не знает отдыха…» Через полгода в доме остались только мы с Заем, кто из слуг не помер, те сбежали. Отец усадил меня к себе на колени – помню, за окнами ветер выл – и сказал, что все равно отправится в путь через Говиг. «Не за богатством, доченька, – объяснил он. – К чему мне теперь оно? Может, тебе пригодится. Незачем мне здесь оставаться. Как жить на свете одному? Из тех, с кем я договаривался, трое от чумы убереглись, со мной пойдут, я знаю. А вот что с тобой делать, красавица моя? Где ты будешь меня дожидаться?» Я ответила, что с ним пойду. Он рассмеялся и сказал, что я не выдержу, помру в дороге. Только я его предупредила, что, если он меня с собой не возьмет, я в реке утоплюсь. Так и вышло, что он меня с собой взял. Все кругом говорили, что он помешался от горя, – только безумец одиннадцатилетнюю девчонку в пустыню поведет. Он и впрямь сам не свой был, понимаешь? Он мою матушку очень любил и тосковал страшно. Потому и решил в пустыню уйти, чтобы забыть обо всем.

Как мы в путь отправились, меня просто распирало от гордости. Отец меня снарядил как полагается, даже нож дал и научил, как с клинком обращаться, ведь в пути всякое может приключиться. Я изо всех сил старалась никому обузой не быть, свою поклажу сама несла и шла с отцом за руку, со всеми наравне. Поначалу было легко, ведь чем дольше идешь, тем лучше получается. Иногда Зай меня к себе на плечи усаживал, но не часто, хотя я его не просила. Я стряпала, одежду штопала, ловила ящериц и саранчу – в пустыне всё едят, понимаешь? Шли мы ночами – днем нельзя, потому что жарко. Зай первым сообразил, как по звездам путь прокладывать, так мы и шли, по звездам, иначе бы заплутали и сгинули. Путь наш лежал на восток. Как звезда всходила, мы к ней шли, а чуть погодя – к другой звезде, которая на месте прежней загоралась. Главное было со звезды глаз не спускать, чтобы не заблудиться. А как заря занималась, Зай нас останавливал, мы лагерь разбивали, костер разводили из пустынной колючки, еду готовили, когда было из чего. Потом искали, где бы от зноя укрыться. Иногда находили пещеру или овражек – тибас по-нашему, – но чаще мочились на шкуры, заворачивались в них и зарывались в песок, чтобы тело жар не иссушил.

А еще Зай умел воду находить. В пустыне нет ни ручьев, ни родников, изредка встречается колодец или озерцо, рядом с ними колючки растут, и птицы туда прилетают. Но чаще вода под землей собирается лужицей или просто жидкой грязью. Чтобы ее найти, надо следить за насекомыми, но лучше – с лозой искать, это волшба такая, не знаю, как и объяснить. Берешь в руки прутик с рогулькой на конце, он тебе показывает, где вода. Иногда приходилось грязь сосать, но я ни разу не жаловалась.

За ночь мы три лиги проходили. Песок мягкий, сыпучий, идти по нему трудно, ноги вязнут. Зай отсчитывал дни зарубками на палочке. Пустыню мы перешли за пятьдесят пять дней, быстрее, чем прежде, потому что отец приспособился и путь знал, вел нас от одного места к другому. И не давал унывать. Я всегда верила, что отец нас не погубит, от смерти спасет, не сомневалась, что он нас переведет через Говиг, хотя страшно было до жути, когда барабаны били.