Читать книгу "Мольер - Кристоф Мори"

Постепенно в труппе выковался свой дух, диктовавший правила поведения. Мольер старался, чтобы всё было оговорено официально и заверено нотариусом, чему его научили отец и Луи Крессе.

Тогда же, в начале весны 1660 года, в конце Великого поста, похоронили Жана Поклена — брата, оставившего после себя трех малых детей и процветающее предприятие. Его смерть поставила под вопрос сохранение в семье Покленов должности королевского обойщика и камердинера.

О том, чтобы лишиться этой должности, походившей на дворянский титул, приносившей почтенную клиентуру, а главное — открывавшую двери во дворец, не могло быть и речи. Шестидесятипятилетний Поклен-отец вновь взял дело в свои руки.

Он получил этот пост под именем Жана Поклена — того же, что носил его отец, его старший сын Жан (Батист) и младший, который теперь скончался. На этом и надо сыграть: Жан Поклен, королевский обойщик? Это может быть первый, второй или третий. Только надо, чтобы Жан Батист смирился с обязанностью присутствовать при церемонии пробуждения короля.

Ему не нужна эта должность, чтобы лицезреть Людовика XIV: репетиции балетов (хотя они проходят под руководством Люлли), разговоры по поводу новых заказов (хотя и тонущих в заказах, делаемых Кино, Бенсераду, Корнелю или Флоридору) и страстные обсуждения спектаклей (хотя и вместе с Шапленом и Менажем) дают ему к тому достаточно поводов. Надежно ли всё это?

К 1660 году Мольер жил в Париже менее двух лет. Его репутация сложилась, но оставалась непрочной. Жан Батист уже не в том возрасте, чтобы принимать решения против воли. Он принял должность из чувства сыновней и семейной преданности и потому, что она принесет ему определенную выгоду: возможность регулярно встречаться с королем. Если какой-нибудь заговор придворных закроет ему путь ко двору, он сможет защищаться на самом высоком уровне.

С другой стороны, такое положение может повредить ему как театральному деятелю, потому что его будут считать дилетантом (в пренебрежительном смысле этого слова), то есть человеком, который нашел себе оплачиваемую должность, потому что не смог добиться признания в своем искусстве.

Только король сможет отличить обойщика-комедианта от комедианта-обойщика. Первый — дилетант, второй — исключительный человек. Людовик XIV обладает острым взглядом и рассудительностью. Ему двадцать два года, и он рад тому, что в его спальне театр присутствует уже в момент его пробуждения. Лицо Мольера улавливает все человеческие ужимки, как другие улавливают свет. Он отображает то, что происходит, и это безумно смешно для человека, который его знает и умеет растолковать его взгляды.

Подчеркнем еще раз: сообщнические отношения между королем и комедиантом основаны на преданности, на постоянстве без подобострастия и лести. Никогда Мольер-Поклен не будет раболепным. Жан Батист исполняет свою роль. «Его игра в театре не мешала ему прислуживать королю в должности камердинера, которую он исполнял весьма усердно», — писал Лагранж. С раннего утра присутствовать на церемонии пробуждения короля — изнурительная обязанность для человека, каждый вечер играющего на сцене. Но Мольер чувствует, что глубина уважения короля зависит прежде всего от постоянства не придворных, а тех, кто ему служит.

Вероятно, во время этих утренних церемоний они никогда не говорили о театре, даже в разгар страстей из-за «Тартюфа» шестью годами позже или напряженной подготовки комедий-балетов. Никто об этом не знает, и постоянная близость двух этих людей не позволяет интриганам прибегнуть к обычным методам остракизма. Его нельзя отлучить от короля.

При этом Жану Поклену-отцу пришлось работать до самой своей смерти в 1669 году, готовить учеников себе на смену для производства тканей и мебели, потому что Мольер, успевающий только делать заказы, не мог взять это на себя. Прокат кресел и стенной обивки для бала в Лувре, прокат ковров для какой-нибудь церемонии — до последних дней жизни отец играл свою роль, и дом Поклена не опускал планку. Отец и сын прекрасно разделили обязанности, дополняя друг друга.

Двойная роль актера и обойщика создала новый театральный образ.

Сганарель «с обвисшими усами» стал alter ego Мольера. Не как Жодле, Маскариль или Арлекин, а действительно как его «второе я». То слуга («Летающий лекарь», «Дон Жуан»), то мещанин («Мнимый рогоносец», «Школа мужей», «Любовь-целительница»), вечный олух («Лекарь поневоле»), Сганарель — тот образ, в котором актер может позволить себе всё. Когда он поставил «Сганареля, или Мнимого рогоносца», успех был неоспорим как для зрителей, так и для актеров, вкладывавших в игру всю душу. Пьеса — серия недоразумений, складывающихся вокруг двух пар: Мольера, женатого на Маркизе, и их наперсников Мадлены и Гро-Рене… Мы словно проникаем во внутреннюю жизнь труппы, постигаем секрет ее веселости. И как в «Шалом» Мольер-Маскариль раскрыл тайну, что не он отец дочери Мадлены, так Мольер-Сганарель заключает: «И когда вы всё увидите, то ничему не поверите». «Сганареля, или Мнимого рогоносца» сыграли 122 раза, Мольер регулярно возобновлял эту пьесу, словно у него была потребность прожить на сцене этот кусок личной жизни, размеренной недоразумениями, двусмысленностями и путаницей — сценическими уловками для ее отображения.

Вид в профиль

Возвращение Людовика XIV и инфанты Испанской после бракосочетания в Сен-Жан-де-Люсе в начале июня 1660 года было триумфальным, подготовленным Мазарини как апофеоз его внешней политики. Мария Тереза, дочь Филиппа IV и сестры Людовика XIII, то есть двоюродная сестра Людовика XIV, недотягивала до уровня ни своего молодого супруга, ни целей этого брака. Она так и не выучит как следует французский язык — а это важно для королевы Франции. И мир с Испанией не продлится вечно. Под предлогом невыплаченного приданого Людовик XIV выступит в поход, чтобы разрушить империю своего тестя. Пока же предстоит отметить счастливое событие, и как можно зрелищнее. Театр Марэ поставил «Золотое руно» (опять Корнель) на музыку д’Ассуси. Королю так понравилась пьеса, что труппу вознаградили двумя тысячами ливров.

Мольер не участвует в этих празднествах. Он не горит желанием встретиться с д’Ассуси, который укорял его за то, что он не может «любить никого, кроме себя». У него другие заботы. Следуя стратегии Корнеля, он издал «Любовную досаду», «Шалого» и «Мнимого рогоносца». Его читают, о нем говорят. Он также обеспечил себе авторские права на случай возобновления представлений.

Молодой король утверждает свою власть. После дворянства нужно поставить на свое место Церковь.

Фронда ополчилась на Ришелье, а потом на Мазарини, потому что они хоть и были кардиналами, но ставили интересы государства выше привилегий Церкви. Сегодня их политику превозносят, забывая, что их поведение противоречило Евангелию. Среди фрондеров — в разношерстной толпе — находились янсенисты, множество высокопоставленных священнослужителей и члены Братства Святого Причастия. Людовик XIV, слишком молодой тогда, чтобы отделить зерна от плевел, сохранил предубеждение против тайной смуты, которая могла привлечь к себе святых отцов. Он не делал различий. Братство родилось из прекрасной идеи. Но два положения его устава обличали его намерения: с одной стороны, им руководил мирянин с помощью священника (нет ничего хуже усердия мирянина, когда нужно продвигать духовное течение); с другой стороны, Братство было тайным обществом, потому что, согласно Вуайе д’Аржансону, огласка гибельна для дела. Это позволяло запустить щупальца в древние роды, определявшие судьбу страны. Тайне присущи смирение и действенность. Она порождает подозрительность, зависть и опасения. Братство резко стало радикальным и, забирая всё больше власти, вербовало теперь не только почитателей Святого Причастия или первопроходцев в сфере благотворительности. Именно в этот момент его развития с ним и столкнулся Мольер.