Читать книгу "Габриэль Гарсиа Маркес - Сергей Марков"

И в этом его «раздвоении» также сыграла роль окружающая его литературная среда, друзья и наставники: священник отец Альфонсо, проповедовавший едва ли не коммунистические идеи, маститый колумбийский прозаик Хосе Феликс Фуэнмайор и особенно Рамон Виньес. Именно благодаря эрудиту-республиканцу Виньесу, поклоннику русской литературы, встречавшемуся во время гражданской войны в Испании с советскими офицерами и журналистами, как будто бы в молодости даже имевшему роман с русской, обращали на Советский Союз внимание и молодые литераторы. Сам Виньес не бывал в СССР и имел условное, из газет и рассказов, романтическое представление о далёкой огромной стране, о построении в ней социализма и коммунизма. И это он первым настоятельно порекомендовал Габриелю «внимательно, с карандашом в руке» прочитать работы Ленина, Троцкого, Сталина, имевшиеся в книжном магазине «Мир», где наряду с бодегами и барами «Пещера», «Колумбия», «Хапи» собирались члены барранкильской литературной группы.

— …Сами эти понятия — коммунизм, социализм, коммунистические идеи — в Латинской Америке совсем не то, что в Азии, в Кампучии, например, или в Китае, или у вас в Восточной Европе, — говорила мне на Кубе Мину Мирабаль. — Марксизм, ленинизм, троцкизм у нас — не столько даже форма протеста, сколько способ обратить на себя внимание, быть экстравагантным, в моде. Многих уже не устраивает христианство, считается, что в современном виде оно устарело, стало прагматичным, буржуазным, и для установления справедливости на земле необходимо нечто гораздо более радикальное!

— Но Маркеса-то как к коммунизму занесло?

— Чтобы ответить на этот вопрос, надо изучить всю его жизнь. И сам менталитет латиноамериканца, колумбийца в частности, — только за последние триста лет на родине Габо произошло двести военных переворотов!..

Россия — посредством литературной классики золотого века — к концу 1940-х годов уже занимала значительное место в сознании Маркеса. Хотя в молодости, конечно, больше — Соединённые Штаты. Но именно благодаря старому каталонцу-республиканцу в Габриеле зародилась мечта побывать в СССР, «лучше всего в качестве журналиста», как посоветовал Рамон Виньес, чтобы «всё увидеть собственными глазами». Этой мечте суждено было сбыться через семь лет.

Кстати, профессор Мартин, «официальный» биограф Маркеса, сообщает, что «в Барранкилье и поныне ходят слухи, будто каталонец был гомосексуалистом, и, похоже, они небеспочвенны. И Сабала, и Виньес — наставники Маркеса в карибский период его жизни — оба, вероятно, были гомосексуалистами». Что-то в этом древнегреческое.

Фонтаном шампанского и пиратским бочонком кубинского рома встретили приехавшего из Картахены Габо хохмачи из «Пещеры». 17 декабря 1949 года в крупнейшей городской газете «Эль Эральдо» было опубликовано приветствие: «Габриель Гарсиа Маркес решил доставить себе изысканное удовольствие — провести отпуск именно в нашем несравненном городе!.. Уйдя от сомнительных обещаний сотворить реальную действительность, Гарсиа Маркес сумел, однако, разгадать одну из вечных загадок бытия — человеческую душу, и сделал это с обезоруживающей откровенностью. Хочется верить, что Габриель Гарсиа Маркес, или, как зовут его друзья, Габито, и есть тот выдающийся романист, которого так долго ждала наша страна». Подписал приветствие некий Пакк — это был псевдоним заместителя главного редактора газеты «Эль Эральдо» Альфонсо Фуэнмайора. И через несколько дней Габриеля пригласили на штатную работу в редакцию этой газеты, предложив вести постоянную колонку под названием «Жираф».

Отметив с хохмачами Рождество и Новый год, 5 января 1950 года Маркес опубликовал в «Эль Эральдо» первый материал — «Святой в середине нашего века». В течение полутора лет он печатался в «Эль Эральдо» каждые два-три дня, всего около двух сотен публикаций, что сделало газету популярной. В основном писал о Барранкилье.

— Ребята, я не графоман, — говорил он друзьям в «Пещере», — но хочу, чтобы и ваш город, как Картахена, имел историю! Греет душу и то, что гонорарии выше, чем в картахенском «Универсале», аж по четыре песо за передовицу, сумасшедшие деньги! Я понимаю, что деньги — это помёт дьявола…

— Хорошо сказано!

— …но уже не чувствую себя нищим журналюгой и могу угостить всех «У чёрной Эуфемии»!

Город Барранкилья был основан на берегу реки Магдалена в некотором отдалении от моря в начале XVII столетия. И до XX века был глухой, почти отрезанной от столицы и других городов Колумбии провинцией. Но когда углубили русло реки, построили порт, перестроили университет, ставший вторым по значению в стране, Барранкилья ожила, помолодела. И Гарсиа Маркес стал её певцом, биографом. Мало кто знал лучше Маркеса историю и людей Баррио Чино — китайского квартала, карреры Прогрессо, бульвара Боливара, площади Святого Николаса, где устраивались карнавалы, не говоря уж о доме терпимости «У чёрной Эуфемии» (который будет увековечен в романе «Сто лет одиночества», превратившись в бордель Пилар Тернеры).

«Барранкилья дала мне возможность стать писателем, — скажет он через много лет. — Там было больше иммигрантов, чем в любом другом уголке Колумбии, — арабы, китайцы… Открытый город, полный умных людей, которым плевать на то, что они умные».

Но дом «У чёрной Эуфемии» находился почти на окраине города. За полтора песо в день Габо снимал четырёхметровую комнатушку в другом борделе, четырёхэтажном «Небоскрёбе», расположенном напротив редакции «Эль Эральдо». Хозяйкой дома терпимости была Каталина ла Гранде, но душой — Мария Энкарнасьон, в которой перемешалась французская, испанская, итальянская, еврейская, негритянская, шведская и даже русская кровь. «Блудница от Бога», как она выражалась, Мария давала Габриелю уроки французского. Многие черты мадам Матильды из Картахены, Каталины, Марии и чёрной Эуфемии, внучки раба из Африки, просматриваются в героинях Маркеса. (Возможно, читателю покажется, что уделяется излишнее внимание борделям. Но без них «портрет художника в молодости» был бы неполным. И потом, как пояснила мне коммунистка-феминистка Минерва Мирабаль: «У нас в Латинской Америке относятся к домам терпимости терпимо, без паники. Ну, типа того, что иногда муж посещает тренажёрный зал. И тоже повод жене задуматься».)

По воскресеньям Мария исповедовалась, замаливала грехи, свои и девочек, и причащалась в церкви на западном берегу Магдалены, в которой священник мог слушать её исповеди часами, при этом интересуясь и пикантными профессиональными подробностями. Габриель подружился с Марией, она тоже ему многое рассказывала, а он читал ей свои сочинения. Она стала первой слушательницей рассказа «Глаза голубой собаки». И утешала Габо, когда он получал отказы в публикациях.

Маркес жил на третьем этаже, окно комнаты выходило на улицу Реаль и заслонялось миндальным деревом. На террасе каждого этажа был общий душ, где мылись девицы и их клиенты. Перегородки между комнатками были фанерные, хорошо слышались не только страстные стоны, но и постельные разговоры жриц любви с мужчинами, порой весьма откровенные, что особенно ценил молодой писатель. Но чаще, по воспоминаниям самого Маркеса, в этом так называемом «Нью-Йорке или Empire State Building было тихо и спокойно, слышался лишь неясный шёпот, шелест занавесок и скрип металлических пружин кроватей… Окно выходило на солнечную сторону, и когда крона миндального дерева не спасала, то казалось, что тебя поджаривают на сковородке… Этот отель-бордель служил пристанищем в основном для морских волков. Стены, украшенные колоннами из алебастра, позолоченная лепка орнамента, патио, украшенный фресками с языческими мотивами… Там было хорошо». К тому же Мария бесплатно стирала и гладила ему рубашки и брюки. Другая проститутка, Офелия, в прошлом секретарь-машинистка (усердно выполнявшая задания шефа, подкладывавшего её под нужных ему по бизнесу людей, и, в конце концов, окончательно сменившая профессию), согласилась, тоже бесплатно, перепечатывать ему рукописи; в летний зной она сидела за машинкой голой, и клиенты, застав её за этим интеллектуальным занятием, повышали плату. Да и со всеми блудницами Маркес дружил. Они его кормили, поили, снабжали туалетными принадлежностями (порой он использовал их парфюм, а когда друзья и коллеги обращали на это внимание, усмехался многозначительной усмешкой мачо: мол, бурная была ночка). Он за это писал жрицам письма, пел валленато, болеро, романсы. А иногда с одной или несколькими проститутками Габо разъезжал в поисках клиентов по ночному городу на машине их знакомого таксиста Эль Моно (Обезьяны) Гуэрры. С той поры Маркес всегда говорил, что нет людей более здравомыслящих, чем таксисты.