Читать книгу "Нарком Фрунзе. Победитель Колчака, уральских казаков и Врангеля, покоритель Туркестана, ликвидатор петлюровцев и махновцев - Алекс Громов"

Ленин поддержал план Сталина.

17 октября Сталин подписал директиву Реввоенсовета Южного фронта командованию 14-й армии о штурме Орла, а через два дня город был уже взят. Следующая директива определяла главным направлением красноармейского удара по деникинцам – на Курск.

Союзничество с подразделениями Махно впоследствии сыграет немалую роль во время возглавляемого Фрунзе натиска на врангелевский Крым.

Знамена разные, жестокость общая

История Гражданской войны в России трагична не только потому, что друг против друга шли жители одной страны и у каждой стороны была своя, часто очень искренняя правда, а примирить красную и белую правду было невозможно. Одним из самых страшных явлений Гражданской войны была массовая жестокость, которую опять же проявляли обе стороны, часто скатываясь до средневековых, а то и более архаичных ее проявлений. Имя Михаила Фрунзе – одно из тех немногих, с которыми связаны не страшные рассказы о массовых расправах, а свидетельства о попытках даже в захлестнувшем страну водовороте взаимной ненависти белых и красных проявлять благородство по отношению к противнику.

Но, конечно, жестокости, творимые и белыми, и красными, запечатлелись в исторической памяти. Они потрясают не только обычных людей, но и специалистов. В.П. Булдаков в своем исследовании «Революция, насилие и архаизация массового сознания в Гражданской войне: провинциальная специфика» (альманах «Белая гвардия», № 6, 2002) подробно описывает эти явления как «своего рода традиционалистскую реакцию на «цивилизованные» формы насилия Первой мировой войны. Большевизм, рожденный доктринальным отрицанием «войны машин против людей», не мог не реанимировать реликтовые разновидности насилия, действующего по нескольким параметрам, а не по линии противоборства эфемерных пролетариата и буржуазии. Наиболее масштабной и «сущностной», разумеется, оказалась война деревни против города. «Региональная революция» в ее местническом и пространственно-информационном измерениях – особый ее вариант. Ее не следует рассматривать как бунт «отсталой» провинции против столиц – это понятие скорее социокультурное, нежели географическое. Сами столицы были средоточием «периферийного» (солдатско-матросского) насилия в 1917 г. – отсюда и октябрьская победа большевиков». Правда, затем из революционных столиц покатилась волна революционной стихии обратно в регионы. И те самые «столично-провинциальные маргиналы», наспех вооружившись идеями и лозунгами, ринулись воспламенять население глубинки. Там они сталкивались то с сопротивлением, то с восторженным принятием революционных перемен. Оба варианта реакции гарантировали новые вспышки и цепное нарастание массового насилия.

Материалы деникинской Особой следственной комиссии содержат описания большевистских расправ 1918 г., которые поражают садистским изуверством. Попытаемся абстрагироваться от многочисленных преувеличений и вникнуть в логику расправ. Описано, что казаков не просто убивали, а предварительно выкалывали глаза, снимали кожу с тела, а рубили так, чтобы продлить мучения жертв. Зафиксированы многочисленные случаи отрезания носа, ушей, половых органов, отрубания конечностей, сжигания живьем и закапывания в землю живыми. Создается впечатление, что палачи задались целью воспроизвести весь спектр средневековых казней. Весьма распространенными были коллективные изнасилования, принудительное участие в оргиях – особенно гимназисток.

Владимир Булдаков. «Революция, насилие и архаизация массового сознания в Гражданской войне: провинциальная специфика»

Жажда самоутверждения во все времена была мощным фактором, определяющим поведение людей, в том числе и в самых скверных проявлениях. А наличие идеологии давало оправдание совершающим самые дикие поступки. И если в столицах новая власть еще как-то пыталась и была в силах контролировать ситуацию, то подальше от центра носители революционного сознания порой словно с цепи срывались. Та же картина наблюдалась и в белом стане. Периодически возникают споры, кто кого превосходил по части жестокости – провинциальная ЧК или провинциальная же контрразведка белых войск, имевшая крайне мрачную репутацию даже среди своих. Например, 1 февраля 1919 года в городе Дмитриевске агент местной контрразведки застрелил из револьвера местного жителя «по подозрению в большевизме». В середине июля 1919 года в Пятигорске была убита беременная учительница гимназии – тоже лишь по подозрению в связях с большевиками. Подобные случаи происходили и до того, и после во многих других городах. Так, 7 сентября 1918 года после победы Ижевско-Воткинского восстания командующий Сарапульской народной армией издал специальный приказ против самосудов над большевиками. По фактам расправ обычно начиналось расследование, но, как правило, оно оканчивалось ничем.

Известен разговор, имевший место как раз во время победного продвижения войск Колчака, – банкир Владимир Аничков, деятель министерства финансов Омского правительства, делился мыслями о происходящем с профессором Владимиром Грум-Гржимайло. Профессор поведал, как оказался невольным очевидцем расправы белых с пленными большевиками, которых они захватили на лесообделочном заводе. Их полуголыми вывели на сильный мороз и публично казнили: «Казнь состояла в том, что какой-то солдатик из белой армии прокалывал животы арестантов штыком». Более всего профессор был потрясен тем, как реагировали остальные свидетели, а их собралась целая толпа, которая «отнюдь не падала в обморок от ужаса, а неистово хохотала, глядя на «смешные» ужимки и прыжки прокалываемых людей».

Аничкову тоже было что рассказать. В Перми, по его словам, наоборот, красноармейцы расправились с «буржуями», захваченными во время облавы в городском сквере. «…Их ввели в примитивно устроенное ретирадное место, с большими дырами в общей доске, приказали раздеться и броситься в выгребную яму, – рассказывал он. – …Люди, стоя на коленях, умоляли расстрелять их тут же, лишь бы избегнуть этой мучительной смерти, но палачи были неумолимы».

Происходили и другие примеры, которые иначе как одичанием назвать было нельзя. Анархистка Ксения Ге, дама из приличного общества, по словам современников-свидетелей, «хорошенькая женщина, русская… дочь генерала», была повешена в Кисловодске добровольцами Шкуро. При революционной власти она выработала проект предотвращения распространения среди красноармейцев венерических болезней, приставив к ним женщин буржуазного класса на предмет сексуального обслуживания. Очевидец рассказывал: «Ксения умерла очень мужественно… уже стоя под виселицей на базаре… сказала конвоирующему ее офицеру: «Я счастлива умереть за мою правду. Вы ее не знаете… но верьте, моя победит вашу». Когда ее в «шикарном, синего шелка» платье и «лаковых великолепных ботинках» вынули из петли, собравшаяся толпа ринулась добывать в качестве талисманов кусочки веревки…

Имели место и более причудливые метаморфозы репрессивности, связанные с тем, что большевистскому террору надлежало иметь особую «классовую» мотивацию. Описаны случаи, когда красные, обстреляв станицу из орудий, брали с жителей контрибуцию за выпущенные снаряды… Естественно, что белый террор, исходящий от более цивилизованных слоев общества, чаще приобретал истероидные формы; красный террор, в отличие от него тянувший свою родословную не столько от Маркса, как от Пугачева, оказался отмечен сочетанием растущего безразличия к жертве и механистичной массовидности.