Читать книгу "Маленький городок в Германии. Секретный паломник - Джон Ле Карре"

Тернер опять уловил в словах Брэдфилда внутреннюю горечь. Будто он хотел скрыть семейный позор, о котором не следовало знать посторонним.

– И Хартинг оказался на мели.

– Он, несомненно, заранее предвидел, куда подует ветер. Но, конечно, это не смягчило удара.

– Он продолжал оставаться в статусе временного сотрудника?

– Разумеется. Более того, его шансы когда-либо стать постоянным, если они вообще существовали, быстро улетучились. Как только стало известно об отводе Рейнской армии, он мог отчетливо прочитать роковые письмена на стене. Но для меня этой причины оказалось достаточно, чтобы понять: подписывать с ним постоянный контракт значило совершить ошибку.

– Верно, – сказал Тернер. – Это мне понятно.

– Конечно, кто-то станет утверждать, что с ним поступили несправедливо, – продолжал Брэдфилд. – Дескать, он сполна отрабатывал свое жалованье.

И согласие с такой точкой зрения проступило на лице Брэдфилда родимым пятном, как он ни старался его скрыть.

– Вы упомянули, что он имел дело с деньгами, – сказал Тернер и подумал: «Так обычно поступают врачи. Берут все анализы, пока не поставят окончательный диагноз».

– Время от времени он передавал в армию чеки. Но выполнял роль лишь почтового ящика. Посыльного. Военные обналичивали чеки в присутствии Хартинга и выдавали ему расписки. Я регулярно проверял его финансовую отчетность. Как вы знаете, армейские аудиторы на редкость придирчивы. Но никаких нарушений не обнаруживалось. Система работала безупречно.

– Даже Хартинга она устраивала?

– Это я бы не стал утверждать категорически. Хотя он всегда производил впечатление вполне материально обеспеченного человека. Причем не был скупцом – так мне казалось.

– Но жил он по средствам?

– Откуда мне знать, какими точно средствами он располагал? Если он жил на то, что ему платили здесь, то, надо полагать, этого хватало. Вот только дом в Кёнигсвинтере довольно большой. Он уж точно не соответствует его рангу. Думаю, он стремился в этом к определенному стандарту, который себе сам задал.

– Понятно.

– Прошлым вечером я специально уделил время изучению его личных денежных операций за три месяца, предшествовавших исчезновению. В пятницу после конференции в канцелярии он снял со счета семьдесят один фунт и четыре пенса.

– Чертовски странная сумма.

– Напротив, сумма вполне естественная и логичная. Пятница пришлась на десятое число месяца. Так вот: он снял ровно треть своего месячного жалованья, если исключить налоги, страховку, взносы в амортизационный фонд и плату за личные телефонные переговоры. – Брэфилд помолчал. – Вероятно, это тот аспект его личности, на который я не обратил вашего внимания. Он был очень добропорядочным человеком.

– Нам пока не следует говорить о нем в прошедшем времени.

– Я никогда не ловил его на лжи. А решив покинуть нас, он, как мне представляется, снял лишь те деньги, которые ему причитались за треть месяца, и ни пенни больше.

– Да, многие назвали бы такую щепетильность даже несколько излишней. Образцом достойного поведения.

– Это ничего не украсть-то? Нет, щепетильность здесь ни при чем. Он мог иметь в виду вероятность негативного развития событий, чего стремился избежать. С его знанием законов нетрудно было сообразить, что любое воровство послужит для нас предлогом для обращения в немецкую полицию.

– Господи, – сказал Тернер, наблюдая за собеседником, – вы упорно не хотите поставить ему хотя бы пятерку по поведению.

Мисс Пит, личный помощник Брэдфилда, принесла кофе. Это была женщина средних лет, избегавшая ювелирных украшений, крепко сбитая и вечно чем-нибудь недовольная. Казалось, она уже знала, откуда явился Тернер, и потому окинула его взглядом, исполненным гордого пренебрежения. На нее особенно неприятное впечатление, как не без удовольствия отметил Тернер, произвели его ботинки, и он подумал: «Вот и отлично. Для чего еще нужна подобная обувь?»

Брэдфилд продолжал:

– Таким образом, Рейнская армия эвакуировалась совершенно внезапно, и он остался без дела. В этом вся суть.

– Как и без доступа к военной информации о НАТО, стоило бы добавить вам.

– Да, на этом строится моя гипотеза.

– Вот как, – сказал Тернер тоном человека, которому многое стало понятно, и тщательно занес слово «гипотеза» в блокнот, словно оно было новым в его личном лексиконе.

– В день отбытия Рейнской армии на родину Хартинг пришел, чтобы встретиться со мной. Да, это случилось как раз полтора года назад.

Брэдфилд замолчал, словно пораженный эффектом собственных воспоминаний.

– Он настолько тривиален, – произнес он потом с неожиданной и не характерной для него мягкостью в голосе. – Это вы можете понять? Настолько легковесен. – Он словно сам все еще поражался своим наблюдениям. – Важный момент, который сейчас можно запросто упустить из виду: чрезвычайную ничтожность его личности.

– Больше он ничтожным уже никогда не будет, – вскользь заметил Тернер. – Вам лучше сразу начать привыкать к этой мысли.

– Он тогда просто вошел ко мне. Выглядел немного более бледным, но в остальном – как обычно. Сел вот на тот стул. Между прочим, подушечка на нем его собственная. – Он позволил себе чуть заметную и едва ли уместную улыбку. – Такие вышитые подушечки в местных традициях. Но Хартинг был единственным сотрудником канцелярии, кто обозначил таким образом свое место.

– А теперь станет единственным, лишившимся его. Чьей работы вышивка?

– Не имею ни малейшего понятия.

– У него была домработница?

– Насколько мне известно, нет.

– Хорошо, продолжайте.

– Он ничего не стал говорить о своем изменившемся положении. Отлично помню: в канцелярии слушали тогда репортаж по радио. О том, как полк за полком грузился в железнодорожные эшелоны.

– Памятный для него момент, по всей вероятности.

– Да, скорее всего. Я спросил, чем могу помочь. Он ответил просто: хочу быть вам полезен. Все это без всякой патетики, крайне деликатно. Он отметил, что на Майлза Гейвстона легла большая нагрузка в связи с беспорядками в Берлине, буйствами студентов в Ганновере и прочими осложнениями. Словом, не мог бы он помочь ему? Мне пришлось напомнить об отсутствии у него необходимой квалификации для вмешательства в дела немецкой внутренней политики – это прерогатива штатных сотрудников канцелярии. Нет, сказал он, подразумевалось совсем другое. У него и в мыслях не было переходить границы своей компетентности в дипломатических вопросах. Он лишь подумал о паре общественных обязанностей, возложенных на Гейвстона. Не мог бы он что-то взять на себя? Он имел в виду, например, Англо-германское общество дружбы – организацию к тому времени малоактивную, но все равно требовавшую переписки и оформления прочей документации. И еще дела о пропавших без вести людях. Здесь он тоже способен был кое-что сделать, чтобы облегчить жизнь крайне занятому дипломату. Я вынужден был признать, что в его предложениях присутствует элемент здравого смысла.