Читать книгу "Рейс на эшафот - Май Шёвалль"

— А вам известно, где ваш муж был в тот вечер? — спросил он.

Она поставила бокал, взяла из стоящей на столе зеленой стеклянной шкатулки оранжевую сигарету с золотистым мундштуком, размяла ее в пальцах, несколько раз постучала ею по крышке шкатулки и подождала, пока деверь поднесет ей огонь. Мартин Бек заметил, что она не совсем трезва.

— Да, известно, — сказала она. — Он был на собрании. В шесть часов мы пообедали, потом он переоделся и около семи ушел.

Гунвальд Ларссон достал листок бумаги и авторучку и, почесав ею в ухе, спросил:

— На собрании? На каком именно и где?

Ассарссон посмотрел на невестку и, поскольку она не отвечала, пришел ей на выручку:

— На собрании товарищества «Верблюды». Оно состоит из девяти членов, которые дружат со времен совместной учебы в школе морских кадетов. Обычно они собирались у директора Шёберга на Нарвавеген.

— «Верблюды»? — недоверчиво переспросил Гунвальд Ларссон.

— Да, — подтвердил Ассарссон. — Они обычно приветствуют друг друга словами: «Как дела, старый верблюд?» Отсюда и название «Верблюды».

Вдова бросила на деверя осуждающий взгляд.

— Это товарищество имеет идеологическую основу, — пояснила она. — Они занимаются благотворительной деятельностью.

— Вот как? — удивился Гунвальд Ларссон. — Какой, например?

— Это тайна, — ответила фру Ассарссон. — Даже мы, жены, не знаем об этом.

Мартин Бек почувствовал, что Гунвальд Ларссон смотрит на него, и спросил:

— Вам известно, в котором часу Эста Ассарссон ушел с Нарвавеген?

— Да, я не могла уснуть и около двух часов встала, чтобы сделать глоток на ночь. Тут я увидела, что Эсты еще нет дома, и позвонила Винтику — так они между собой называют директора Шёберга, — и он сказал мне, что Эста ушел от него в половине одиннадцатого. — Она замолчала и погасила сигарету.

— Как вы думаете, фру Ассарссон, куда ваш муж мог ехать в автобусе сорок седьмого маршрута? — спросил Мартин Бек.

Ассарссон испуганно посмотрел на него.

— Наверное, он ехал к какому-нибудь клиенту. Мой муж был очень энергичным и много времени отдавал работе на фирме. Туре — ее совладелец. Нередко мужу приходилось заниматься делами фирмы даже по ночам. Например, когда кто-нибудь приезжал из провинции и лишь на одну ночь останавливался в Стокгольме и… — Она как будто не знала, что сказать дальше, подняла свой пустой бокал и принялась крутить его в руке.

Гунвальд Ларссон был занят тем, что делал записи на листке бумаги. Мартин Бек вытянул ногу и помассировал колено.

— У вас есть дети? — спросил он.

Фру Ассарссон протянула бокал деверю, чтобы тот его наполнил, однако тот, не глядя, поставил бокал на кофейный столик. Она окинула его обиженным взглядом, с трудом поднялась и стряхнула с платья пепел.

— Нет, комиссар Пек. Муж, к сожалению, не смог подарить мне детей.

Она около минуты смотрела блестящими глазами в какую-то точку за левым ухом Мартина Бека. Несколько раз моргнула, потом посмотрела на него самого.

— Ваши родители американцы, герр Пек? — спросила она.

— Нет, — ответил Мартин Бек.

Гунвальд Ларссон по-прежнему писал. Мартин Бек вытянул шею и заглянул в листок. Он был покрыт рисунками верблюдов.

— Прошу прощения, комиссары Пек и Ларссон, я должна уйти, — сказала фру Ассарссон и неуверенным шагом направилась к двери. — До свидания, мне было очень приятно, — заплетающимся языком пробормотала она и закрыла за собой дверь.

Гунвальд Ларссон убрал авторучку и листок с намалеванными верблюдами, выбрался из кресла и спросил, не глядя на Ассарссона:

— С кем он спал?

Тот испуганно посмотрел на закрытую дверь и ответил:

— С Эйвор Ульссон. Она работает в нашей конторе.

17

Вряд ли можно было сказать что-нибудь хорошее о той неприятной среде.

Как и следовало ожидать, вечерние газеты раскопали историю со Шверином и подали ее в обширных репортажах, нашпигованных подробностями и саркастическими замечаниями в адрес полиции.

«Расследование зашло в тупик. Полиция скрыла главного свидетеля. Полиция бессовестно обманула прессу и общественность».

«Если пресса и Великий Детектив — Общественное Мнение — не получают правдивой информации, каким образом полиция сможет рассчитывать на их помощь?!»

Единственная вещь, о которой забыли упомянуть газеты, была смерть Шверина. Однако это объяснялось, по-видимому, длительностью процесса верстки и печати.

Каким-то образом им также удалось разнюхать горькую правду о плохом состоянии места преступления, которое застали специалисты из криминально-технической лаборатории.

К несчастью, массовое убийство совпало с запланированным несколько недель назад рейдом по киоскам и табачным ларькам с целью обнаружения порнографической литературы, оскорбляющей общественную мораль.

Одна из газет язвительно сообщала на первой полосе о носящемся по городу психопате-убийце, о том, что население охвачено паникой, горячие следы остывают, а тем временем целая армия духовных наследников Олафа Бергстрёма[4] мечется с топорами по городу, разглядывает порнографические снимки и, почесывая в затылке, пытается разобраться в путаной инструкции Министерства юстиции и понять, что следует считать оскорблением общественной морали, а что — нет.

Кольберг появился на Кунгсхольмсгатан около четырех часов дня с угрюмым выражением лица, сосульками на волосах и бровях и пачкой газет под мышкой. Взглянув на разбросанные по столу газеты, он сказал:

— Имей мы столько информаторов, как у этих писак, можно было бы даже пальцем не шевелить.

— Все дело в деньгах, — заметил Меландер.

— Сам знаю. Но разве это помогло бы?

— Не упрощай, — ответил Меландер. — Дело не только в информации.

Он выбил пепел из трубки и углубился в свои бумаги.

— Ты уже поговорил с психологами? — с кислой миной поинтересовался Кольберг.

— Да, — не поднимая головы, ответил Меландер. — Протокол сейчас перепечатывают.

В штаб-квартире следственной группы появилось новое лицо. Треть обещанного пополнения только что прибыла: Монссон из Мальмё.

Монссон был почти такого же роста, что и Гунвальд Ларссон, однако внешне выглядел не так устрашающе. Он приехал из Сконе на собственном автомобиле. Причем совсем не затем, чтобы получить ничтожную компенсацию в сорок шесть эре за один километр, а для того, как совершенно справедливо полагал, чтобы иметь под рукой машину с номером другого города.