Читать книгу "Крепче цепей - Шервуд Смит"

Ивард открыл глаза – он не хотел думать о том, что видел в Нью-Гластонбери. Это было реально, но он никогда и никому не сможет об этом рассказать.

Цветы и деревья успокоили его, и он снова закрыл глаза. Ему вспомнилось, что сказали келли, сняв с него геном их Архона и оставив ленту, вросшую в его запястье: «Ее может снять только сам Архон, а он еще не возродился. Ты должен отправиться на...» Горло Иварда свело при воспоминании о непроизносимом свистящем звуке, обозначавшем родной мир келли.

Но это значит, что келлийский Архон остался с ним!

Голубой огонь, точно в знак согласия, разгорелся сильнее. Ивард попытался разобраться: он больше не чувствовал в себе присутствия чуждого разума, чего-то постороннего, как бывало раньше. Теперь это казалось скорее неизвестной ранее частью его самого – точно у него обнаружился лишний глаз или рука.

Ивард засмеялся, представив себя с тремя руками, а голубой огонь ответил на это новым приливом удовольствия, смешанного с юмором. После чего Ивард чихнул четыре раза подряд.

Голубой огонь нетерпеливо поплясал у него в голове и скрылся в неизвестном направлении. Ивард, разочарованный, открыл глаза. Голубой огонь был как эхо того, что сделали с ним келлийские доктора. Тогда он видел так ясно – почему же теперь не видит?

Ивард уселся, поджав ноги, посреди сада, несмотря на пыльцу трав, жалящую его голую кожу, и опять закрыл глаза.

Его дыхание замедлилось. Голубой огонь вернулся и опять пропал, но теперь уже медленнее. Ивард последовал за ним, погружаясь в глубину собственного организма: вот ровное «тум-тум» сердца, вот диафрагма выгибается, накачивая воздух в легкие, кислород проходит через мембраны альвеол и всасывается в красные кровяные клетки, медленное пламя обмена горит в триллионах митохондрических печек.

Ивард уходил все глубже и глубже, ведомый пляшущим впереди голубым огнем. Он плыл и парил, наблюдая удивительную работу клеток и молекул внутри них.

Он остановился, увидев впереди винтовую лестницу в небо, двойную спираль. Голубой огонь бегал вверх и вниз по ней, как шаровая молния, заставляя мозаичные картинки внутри спирали сверкать, как драгоценности. Внутри картинок были еще картинки, все сложенные из тех же четырех элементов. Это было как музыка, как скульптуры в соборе Нью-Гластонбери, это не походило ни на что, виденное им раньше, однако входило во все, что он знал.

Голубой огонь сжался в твердую гудящую точку, не имеющую объема, но мощную, и Ивард начал перебирать картинки, читая их кирпичики и проникая глубоко то в одну, то в другую. И каждый раз, когда он касался двойной спирали, она, словно невыразимо сложный музыкальный инструмент, отвечала ему вспышками памяти, обрывками опыта, импульсами, охватывающими весь диапазон чувств от страдания до экстаза.

Ивард медлил в растерянности. Это не принадлежало ему, но все же... Тут голубой огонь раздулся и показал Иварду то, что знал сам. Ивард застыл на миг, вглядываясь в годы опыта, заключенные в его эмбриональной плазме, и в тех, которые ушли, не дождавшись его такого, каким стали теперь.

Потом он услышал где-то вдали биение своего сердца и понял, что оно не может долго биться так медленно. Здесь нельзя задерживаться.

Тогда он нашел цепочку кирпичиков, отвечающих за его зрение, и, пользуясь новым зрением, идущим от голубой точки, пляшущей глубоко внутри, выбрал нужный. Он стал поворачивать кирпичик то одной, то другой гранью и, сочтя наконец, что так будет лучше, поставил его на место. Отвлекшись на миг от спирали, он почувствовал, как перемены медленно поступают в его тело, пронизывая клетку за клеткой; интересно, много ли времени понадобится, чтобы заметить разницу.

Вслед за этим он занялся своей слизистой, подавив ее чувствительность к аллергенам, потом носовыми пазухами и гортанью, придав им резонанс и гибкость, необходимые для языка келли.

Затем Ивард отыскал ген, наделивший его не переносящей солнца белой кожей, и преобразил его, наслаждаясь потоком меланина, который постепенно придаст его коже защитную окраску. Под конец Ивард придал своей мускульной структуре способность к ускоренному обучению, всплыл обратно к сознанию и обнаружил, что зверски голоден, но при том устал так, что шевельнуться не может.

Поэтому он остался сидеть – и вскоре кожный зуд утих, глаза закрылись, отгородившись от яркого света рассеивателя высоко вверху, и блаженный мрак заклубился под веками. Легкий бриз ласкал кожу, но затем он усилился, и внезапно Ивард осознал, что этот ветер дует не поперек, а сверху вниз, прямо ему на голову. Слабый запах каких-то трав и дыма пощекотал ноздри.

Потом Ивард уловил посторонний звук и раскрыл глаза. Над ним висело жуткое, перекошенное лицо инопланетянина: коричневое, морщинистое, с отвратительным резинчатым сфинктером, зияющим щелью над глубоко посаженными карими глазами...

Но момент ужаса прошел, и рассудок восстановил правильную картину. Лицо принадлежало невероятно старому человеку, висящему вниз головой в слабо мерцающем энергетическом пузыре. Ветер шел от пузыря, а старик улыбался Иварду. Тот ответил подозрительным взглядом, жалея, что не одет.

– Эй, Яичко, – сказал старичок (голос окончательно подтвердил, что это старичок, а не старушка), – это тебя, что ли, высиживают келли?

Когда он заговорил, пузырь медленно перевернулся, придав ему правильное положение, и Ивард понял, что этот человек – нуллер, вроде Бабули Чанг. Он заключен в пузырь невесомости, предохраняющий его от силы тяжести Ареса. Гравидвигатель этого пузыря и создавал сквозняк.

– Я Ивард, – заявил парень.

– Ну да, более или менее, – засмеялся нуллер, – теперь более, я бы сказал.

Ивард растерянно потряс головой. Он не уловил сарказма – старик смеялся не над ним и был как будто настроен дружелюбно. Иварду вспомнилась Грейвинг там, на Дезриене, – теперь он чувствовал почти то же самое.

– Келли попросили меня помочь тебе вылупиться, – продолжал нуллер.

– Чего? – Ивард, даром что был гол, встал, чтобы лучше его видеть. Из-под балахона торчали худые, как палочки, руки и ноги, но запястья и кисти были почти нормального размера, скрюченные, но сильные. Лодыжки тоже были толще, чем ожидалось, а ступни имели странную форму, точно вся их сила ушла в пальцы.

– Разбить скорлупу, Яичко. Разве ты не чувствуешь, что уже пора? Келли говорят, что должен чувствовать.

Ивард пристально посмотрел на старика. Может, нуллер знает, что он, Ивард, только что делал в собственном теле, руководимый огнем Архона?

Но нуллер молчал и только улыбался.

– Ты кто? – спросил Ивард, чувствуя, что краснеет.

– Хо! Я живу уже шестьсот пятьдесят лет, и на этот вопрос пришлось бы долго отвечать. У меня бы дыхания не хватило, поэтому я отзываюсь на имя Тате Кага и на другие тоже – может, ты узнаешь, на какие, а может, и нет.

Возможно, из-за того, что этот человек был не такой, как все, Ивард вдруг почувствовал себя с ним свободно. Казалось, что нуллер видит его насквозь, нисколько при этом не осуждая. Как Элоатри.