Читать книгу "Без купюр - Карл Проффер"

А Любовь Евгеньевна из картины выпала. Сначала ее существование отрицалось. Потом, когда оно обнаружилось, возникло некоторое замешательство. Немногие серьезные исследователи все-таки добрались до Большой Пироговской, чтобы выслушать “другую” женщину, но роль ее оставалась второстепенной. Упоминания о ней были в немногих статьях того времени. Пройдет еще десяток лет, прежде чем ее существование будет признано официально, поэтому нет ничего удивительного, что она охотно разговаривала с иностранными специалистами.

Главным результатом нашего знакомства было издание ее мемуаров. Мы напечатали их на русском и (слегка отредактированные) на английском, и, думаю (саму книгу мы не видели), их напечатали в Югославии по нашему тексту. Эта книга – одна из основных по раннему Булгакову – не только о его биографии, но и о творчестве. Как и в большинстве книг этого жанра, в ней есть и малоинтересные сведения, и явные лакуны, но она содержит много ценной информации о важном периоде его жизни. Информации, которая будет доступна не через 30, 50 или 200 лет, а сейчас Любовь Евгеньевна выбрала другой путь, другую стратегию – не стала ждать, когда опомнится официальный мир, а сделала правду о прошлом общим достоянием при своей жизни, сделала с риском для себя, хотя ее воспоминания не затрагивали политики в отличие от мемуаров Надежды Мандельштам.

И, в отличие от Надежды Мандельштам, Любовь Евгеньевна не говорила о страхе; определенный страх преследования (это могло коснуться ее пенсии или квартиры) она испытывала, но старалась о нем не говорить. Мы сразу сказали, что вряд ли у женщины ее лет будут неприятности с властями из-за этой книги – ведь политики там крайне мало. Интересно все-таки, что в характере Любови Евгеньевны была эта решимость идти вперед. Эта отвага сочеталась в ней с благовоспитанностью. Она, например, избегала высказываться о соперницах – в частности о Елене Сергеевне, но в дальнейшем на правильно заданный провокационный вопрос могла ответить вполне остро. Только так можно было добиться от нее замечаний личного характера или услышать что-либо о ее отношениях с Булгаковым или с ее “подругой”. По ее словам, Елена Сергеевна “явилась в этот дом как моя подруга”. Когда вышла книга А. К. Райта, она была в ужасе от количества “сплетен”. В марте 1980 года в письме к нам она убеждала Эллендею не идти по тому же пути, “не включать [в книгу] все”, что она слышала.

Книга Белозерской “Моя жизнь с Булгаковым” в целом мягкая по тону и, как у многих авторов первой книги, рыхлая по композиции. В ней есть неинтересные подробности, но для внимательного читателя, осведомленного о жизни и творчестве Булгакова, эти воспоминания – ценный источник.

Любовь Евгеньевна тоже сохранила булгаковские материалы. Она постоянно интересовалась заграничной репутацией Булгакова и внимательно следила за советскими публикациями. У нее были семейные фотографии и другой иллюстративный материал (часть его она использовала в книге), накопленный наряду с рукописями и отрывками рукописей за годы жизни с Булгаковым. Мы полагаем, что она сохранила и письма, хотя нам она ничего существенного не показывала. (Это от нее мы узнали, что Лаппа после повторной женитьбы уничтожила все следы своих отношений с Булгаковым, в том числе все его фотографии и письма – поистине катастрофическая потеря для исследователей.) У нее были рукописи посвященных ей произведений. В частности, она показала нам очень важные варианты одной пьесы и настоящий финал другой.

Мы обсуждали с ней весьма щекотливый вопрос о намерениях Булгакова эмигрировать. Об этом она говорила не очень охотно, но у нас были сведения, что он всерьез хотел уехать из страны. В своих воспоминаниях Любовь Евгеньевна утверждает, что Булгаков не просил разрешения эмигрировать. Строго говоря, это, возможно, так: возможно, он не употребил опасного слова “эмигрировать”, но трудно поверить, что он не повторял аргументации своих предыдущих писем “Правительству СССР”: раз я здесь запрещен и бесполезен, вышлите меня на сколько хотите или дайте какую-нибудь литературную работу. Любовь Евгеньевна не объясняет, о чем он просил Сталина в мартовском письме, и ничего не говорит об опубликованных письмах Горькому от 3 и 29 сентября 1929 года, где Булгаков ясно просит, чтобы его отпустили за границу.

В своих воспоминаниях Любовь Евгеньевна намеренно не рассказывает всей опасной правды об этом (так же, как “сглаживает” другие болезненные темы – не только развода). Так что, с одной стороны, у нее достало смелости избрать “заграничный” путь, а с другой – подобно большинству русских мемуаристов – она избегала острых вопросов.

Попытка Любови Евгеньевны представить Булгакова в самом благоприятном свете не сильно отличается от стараний других вдов изобразить своих мужей приемлемыми для советской власти – как это было и с Еленой Сергеевной. Сейчас Любовь Евгеньевна, по-видимому, готовится опубликовать второй том воспоминаний в советском издательстве. За первый, говорят, ее не упрекали. Если каким-то чудом второй том все-таки выйдет в СССР, то, несомненно, подвергнувшись цензуре, дабы выдержать ту же линию на оптимизм и лояльность, которой следуют в печатном виде советские классики.

И еще одна типичная черта советского литературного процесса. После смерти Елены Сергеевны, когда она уже не могла “укорить” (а она никогда бы и не укорила) человека за то, что обратился за сведениями к Любови Евгеньевне, официальной вдовой стала последняя. В январе 1979 года она написала Эллендее письмо, из которого явствует, как изменилась ситуация. Ее пригласили на премьеру “Дней Турбиных” 18 декабря 1978 года в орловском театре имени Тургенева. Она пишет, что все актеры “влюблены” в Булгакова. “Театр пригласил меня на премьеру. Встретили меня с исключительной теплотой, даже с восторгом. Это тепло труппы разительно контрастировало с температурой на улице – 30 с лишним градусов мороза”. Важно здесь то, что она почетный гость, вдова на своем законном месте и окружена любовью к Булгакову. Понятно, что это должно изменить в человеке представление о себе и о своей роли в воскрешении похороненного писателя – за границей ли, для двух-трех тысяч библиотек или дома, где театр Тургенева и другие выразят с подмостков свое почтение.

В бытность свою женой Булгакова Любовь Евгеньевна позволяла себе критиковать его произведения; Елена же Сергеевна буквально боготворила его талант. Естественно, такое отношение было приятно писателю. Елена Сергеевна имела высокие связи и, будучи бóльшим реалистом в отношении советских литературных властей, вела свою игру – она выжидала и добилась многих успехов. Любовь Евгеньевна считала такую позицию менее подобающей и в своих воспоминаниях не умолчала о том, что в 1926 году ГПУ провело обыск у Булгакова и конфисковало его рукописи и дневники. Она могла посмеяться над этим, но прекрасно понимала, как это скажется на положении Булгакова в литературе. И она без страха упоминает о запретном – о “Собачьем сердце”, тогда как советские критики не осмеливаются упомянуть о нем и сегодня. С нами Елена Сергеевна об этом не говорила, но она предприняла смелый шаг: отвезла “Собачье сердце” для публикации во Францию. Любовь Евгеньевна тоже бывала за границей и имела возможность воочию увидеть разницу между миром “там” и новым миром “здесь”. Вдовы выбрали – каждая – свой путь; обе не могли сравниться прямотой (не говоря о таланте) с такой сильной личностью, как Надежда Мандельштам, но каждая по-своему сыграла важную роль в воскрешении жизни и творчества Булгакова.