Читать книгу "Моя реальность - Анастасия Баталова"

– Я просто смотрю.

Он рассмеялся.

– Помирать с голоду возле прилавка со всякой вкуснотищей! Оригинально.

Она взглянула на него с упреком.

– Не смейтесь.

– У вас прекрасная фигура, – зачем-то сказал он, хотя знать этого наверняка не мог, девушка была надежно скрыта от оценивающих взоров под своей серой спортивной курткой свободного покроя и довольно просторными джинсами, по одежке она могла сойти и за мальчугана, – вам не нужна диета. Давайте я вам всё-таки что-нибудь куплю.

– Купите мне "Рэд Дэвил", – сказала она.

Протягивая ей прохладную банку, он вгляделся в её лицо. Никакой косметики. Веснушки на переносице – несколько точек почти исписавшимся оранжевым фломастером. Она смотрела на него снизу вверх. Надо лбом, придавленные резинкой спортивной шапочки, топорщились золотисто-рыжие завитки. Он улыбался снисходительно-нежно, ему было любопытно. Не мог не удивлять резкий контраст между обликом прелестного ангелочка с конфетной коробки и той мрачной решимостью, с которой она дернула алюминиевый ключик банки. Он сразу угадал в ней "домашнюю девочку в большом городе" – это лежало на поверхности.

– Почему ты не на занятиях? – спросил он доброжелательно-журящим тоном.

– У нас первой парой матанализ, – ответила она, – я там всё знаю со школы и мне скучно.

– Ты отличница?

Она кивнула.

– Понятно.

Улыбка. Чуть грубоватая. Выбритые щёки его были сизы. Удлинённая тёмно-синяя куртка выглядела немного неряшливо. Под ней угадывалась лёгкая, но неприятная мужская полнота.

– Пойдем в метро, – предложил он.

– Зачем?

– В метро тепло.

На улице стоял февраль. В тусклом свете поредевших сумерек витрины и окна Садовой отливали перламутром.

– Хорошо, – сказала она.

Под равномерный оглушающий гул поезда он пытался вести какой-то разговор, но она в тепле сразу опьянела, погрузившись в сладостное отупение, так он и вёз её, словно паук сонную муху, чуть приобняв за талию поверх куртки. Он привез её на Парк Победы, туда, где жил, провел пешком несколько остановок до дома.

По дороге она оживилась, защебетала ему что-то о диетах, о том, что красивая девушка должна быть стройной, как модели в журналах, ещё о чём-то пронзительно наивном, девичьем, он слушал вполуха, ухмылялся и думал своё.

– А мне кажется, что пухленькие гораздо симпатичнее, – сказал он небрежно, – мужики не собаки…

Она как будто обиделась. Отвернулась. Он видел только рыжую ленточку завитка, подхваченного ветром.

– У тебя есть друг? Парень в смысле?

Она помотала головой.

И тогда он вдруг решился. С жадностью взял её руку, стиснул большой волосатой клешней её маленькую ладошку. Она взглянула на него недоуменно и будто бы чуть брезгливо, но не отстранилась. Так они и пошли дальше. Рука в руке.

– Попьем чаю у меня, – сказал он, – жди здесь, а я пойду посмотрю, дома ли мама, – и ушел по снегу, оставив её под навесом автобусной остановки. Почему нельзя попить чаю вместе с мамой, он не объяснил. Она послушно стояла и ждала.

Подъехал троллейбус. Из него на утоптанный пятачок перед стеклянной будочкой остановки потоком хлынул народ. Другие люди столпились у дверей, собираясь заходить.

Она застыла полупьяная, отрешенная, мысли её остановились, словно огромные кучевые облака в безветренный день, зачем-то она долго и внимательно смотрела, как кряхтя поднимает по ступенькам обшарпанную тележку какая-то старуха. Но вдруг её как будто кольнуло – где я? что я? зачем я? – и в последний момент перед тем, как двери закрылись, она вскочила в троллейбус. И уехала.

По расписанию через сорок минут начиналась пара английского языка – пока можно было на неё успеть.

Потом имела место ещё одна встреча. Тоже случайная. Они так и не обменялись телефонными номерами. Но универмаг Гостиный Двор и педагогический университет имени Герцена расположены не слишком далеко друг от друга, и есть всё же, особенно здесь, в Петербурге, туманном городе-лабиринте, какая-то магия человеческих судеб, которая соединяет их в нужный момент.

Она стояла у витрины Calvin Klein Jeans на Садовой. Любовалась манекенами, о чем-то мечтала, грезила, с тонкой блуждающей улыбкой на разрумянившемся личике. Совсем глупая девчонка.

Он вышел покурить под арку внешней галереи Гостиного Двора и, приметив, окликнул её. Помахал через улицу.

Поговорили, деликатно обойдя в разговоре тему её внезапного исчезновения. У него была смена, и потому они условились встретиться около входа в метро через два дня.

Но она заболела. Простудилась. И никуда не пошла.

Однако судьба отчего-то была особенно настойчива в отношении этих двух людей, прямо-таки упряма. Она столкнула их опять.

Как-то после смены он заглянул в кондитерскую "Метрополь". Сам того не замечая, он уже несколько дней подряд обходил места, где она по его соображениям вероятнее всего могла объявиться – её места. Чем-то, видать, зацепила его эта пацанковатая девчурка. Когда морозным утром в назначенный час она не пришла на свидание, он ещё долго полировал ботинками утоптанную снежную корку возле метро, до последнего надеясь, курил, чертыхался и ждал.

А сегодня судьба точно решила подразнить его. Возле прилавка с пирожными стояла она. На том же месте, что и в самый первый раз. Он узнал её с одного взгляда. По спортивной куртке, джинсам и рыжему завитку в капюшоне. Ни в какой другой одежде он ни разу её не видел. "Должно быть она приходит сюда каждый день, смекнул он, – смотрит на пирожные, но никогда их не покупает. Какая странная малютка."

Дверь кондитерской постоянно приоткрывалась посетителями, выпуская на волю соблазнительные, пьянящие запахи. В глубине витрины, на полках, не стыдясь своей золотистой наготы, точно красавицы в бане, разместились булки. Она смотрела на них жадным взглядом парнишки, прильнувшего к замочной скважине. Её отражение в безупречно отполированном стекле витрины сейчас было отчетливо видно ему; он мог как следует её рассмотреть: немного осунувшееся склонённое полудетское девическое лицо, тронутое бледностью, словно бликом лунного света.

Из кондитерской вышла девушка в высокой песцовой шапке, обсыпанной бисерными каплями, неся к руках коробку, крест-накрест перетянутую бичевой. С улицы пахнуло февральским холодом. Плавно качнулась тонкая ткань сладких ароматов.

Она всё ещё не видела его. И другие тоже его не видели. Они входили и выходили. Садились за черные металлические столики, покупали длинные эклеры, круглые буше. Пили ароматный кофе. Смеялись и разговаривали. А стареющий охранник стоял и смотрел на девушку у витрины, и во всём облике его – в немного вытянутом бритом лице, в узких губах с опущенными уголками, в мягкости поношенной куртки и полноты – чувствовалось смутное неизъяснимое страдание. Словно дух, обладающий такой плотью, жалел себя и тихонько плакал.