Читать книгу "Забудь меня такой - Евгения Кайдалова"

Однако, каждый раз с замиранием сердца приближаясь к Школе верховой езды при Центральном московском ипподроме, я твердо знаю, что по большому счету мне повезло. Ведь я попала в группу! Тогда, в восьмидесятые годы, мест, где учили верховой езде, было наперечет, а девчонок, помешанных на лошадях, гораздо больше, чем самих лошадей, и Школа при всем желании не могла предоставить место в седле всем желающим. Счастливчикам удавалось прибиться к группе, а несчастливчикам – часами ждать от сеанса до сеанса, пока в какой-нибудь группе не образуется свободное место; тогда и им перепадал шанс почувствовать себя всадниками. Так попала в группу и я. Приметила, у какого тренера какой сеанс частенько пропускает одна из учениц, и постоянно отиралась рядом. Меня стали брать на свободное место, и мало-помалу ученица-халявщица выбыла вообще, а мои птичьи права сменились гражданскими – я стала полноправным членом группы.

Мне повезло, что и говорить! К тому же вдвойне: ведь родители выдавали мне на лошадей по целому рублю, да еще два раза в неделю: конный спорт и в советские времена был удовольствием недешевым! А скольким девчонкам приходилось вечно стрелять по двадцать копеек там и тут или фотографировать лошадей и продавать более состоятельным всадницам портреты их любимцев. (Портрет Горизонта лежал под оргстеклом на моем письменном столе и значил для меня на порядок больше, чем все школьные предметы и все мероприятия, вместе взятые.) Мне повезло, надо лишь чуть-чуть набраться опыта… стиснуть зубы… приноровиться…

Детям несвойственно рефлексировать; тогда, в двенадцать лет, я не смогла бы внятно объяснить, что так безумно влечет меня к лошадям через все тернии конюшни и манежа. Теперь могу. Ни один другой спорт, кроме верховой езды, не дает такой всеобъемлющей, яркой радости, как чувство полета, отрыва от земли в слиянии с другим живым существом. Ни один не приносит подобного упоения своей внутренней силой: что твои бицепсы и шенкели по сравнению с мощью твоего скакуна, а вот поди ж ты, слушается и летит! И уж точно верховая езда не знает себе равных по части восторга и пытки преодоления: ты преодолеваешь не только себя самого, не только своих соперников, но и поставленную самой природой границу между человеком и лошадью. А награда все та же: полет, полет, полет! Полет вдвоем. Не это ли, кстати, принято называть любовью?

Я любила Горизонта, и только сейчас понимаю, насколько сильно. Я терлась щекой о его морду и обнимала за шею, кормя морковкой. Для меня было счастьем почистить его серую шкуру щеткой и накрыть попоной. У меня колыхалось сердце, когда я накладывала сено в его кормушку. Чего же боле? И только сейчас я осознаю, почему именно конный спорт, который, как ни один другой, требует от человека исконно мужских качеств – смелости, веры в себя, стремления покорять, – на девяносто процентов состоит из девушек. Для всех нас это был опыт первой любви. Прекрасной, чистой, без предательства и слез в подушку. Едва твой конь начинал тебя уважать, вы становились парой, верной и слаженной. И – Боже! – какой красивой парой!

Надо было видеть меня в школе, невзрачную, с опущенным взглядом среди цветущих одноклассниц, чтобы оценить, насколько преображалась я в манеже. Теперь едва я выходила из конюшни, чтобы сменить в седле предыдущую всадницу, как Горизонт сам вырывался из строя мне навстречу. Я оглаживала его, с наслаждением втягивая конский запах, легко бросала себя в седло… Мне было уже четырнадцать, и, разбирая поводья верхом на коне, я считала себя всемогущей. Теперь он легко поднимался в галоп от малейшего прикосновения моих шенкелей; чтобы сделать красивый вольт, мне достаточно было лишь слегка набрать повод. Я легко обхватывала ногами его стройные бока и умело резонировала телом в такт его скачкам. Теперь меня часто ставили головной в цепочке лошадей, и на галопе я, бывало, задыхалась от восторга.

Однажды после занятий тренер между делом вручила мне какие-то бумаги и велела дома их заполнить. Когда я разобралась, что это были за документы, мне показалось, что Бог на руках поднял меня в небо. Анкета для собирающихся сдавать норматив третьего юношеского спортивного разряда. Это означало, что меня переводят в спортивную группу.

Если и был в моей жизни миг абсолютного, яркого, безукоризненно чистого счастья, то он сверкнул именно в тот день. Весь вечер я ходила по квартире из конца в конец, прижимая к себе бумаги, беспричинно смеясь и изумляя родителей. Спортивная группа! Большой спорт! Жизнь в слиянии с лошадьми! Я видела себя на соревнованиях по троеборью, забрызганную грязью, стиснувшую зубы и яростно рвущуюся к победе через полосу препятствий. Видела стремительно летящие навстречу травы и серую шею Горизонта, мчащего меня за горизонт. Видела, как, сидя на нем без седла, в одном купальнике, я, откинувшись, спускаюсь к реке и въезжаю в теплую воду. За этот единственный в жизни вечер я прожила с десяток жизней, проскакала десятки километров в лесах и полях, искупала своего Горизонта в морях и реках и уснула в степи, примостившись рядом с теплым конским боком.

Прозрение пришло не сразу. Передав тренеру заполненную анкету, я отдалась счастливому ожиданию, не задумываясь о том, сколько оно должно продлиться. А через месяц вдруг увидела спортивную группу занимающейся на соседней половинке манежа. Группа сплошь состояла из мальчиков; тех единственных экземпляров, что с трудом отыскались во всей Школе верховой езды. Видимо, считалось, что девочек в будущем обременит семья и материнство, а посему они не будут столь ревностно отдаваться спорту… Но это я понимаю сейчас; тогда мой вывод был совсем иным: меня не сочли достойной. Значит, я недостойна той жизни, о которой мечтала. Ну что ж… ну что ж…

Как бы ни была убита я сама, убить во мне любовь к лошадям не удалось даже таким манером. Еще несколько лет занималась я в Школе верховой езды, и лишь когда успехи спортивной группы, тренирующейся по соседству, стали слишком очевидны, я не выдержала. Мой уход от лошадей совпал с окончанием школы, и боль от прощания с Горизонтом была слегка заглушена горячкой подготовки к экзаменам. Но лишь слегка.

Впрочем, я сделала еще одну попытку. Пошла на день открытых дверей в Тимирязевскую академию, естественно, на факультет коневодства. Но основной задачей выступавшего перед абитуриентками мужчины было убедить их в том, что рафинированные горожанки академии не нужны. Вот по направлению из колхозов – пожалуйста! А для таких, как вы, влюбленные в лошадей девочки, оставим, так и быть, пять процентов мест. Но все равно – не надейтесь!

После этого я сдалась. Моя настоящая жизнь уже не могла состояться, и я зажила какой-то другой. Где за мной неожиданно быстро явилась старость.

XVII

– Так вы больше ни разу не ездили верхом? – спросил Карим.

Майя отрицательно покачала головой.

– А почему? Ведь верховая езда сейчас так доступна.

– Почему? – печально повторила Майя. – Не хочу вспоминать, вот почему! Не хочу себе напоминать, что мечта не сбылась. Ведь я мечтала жить так же, как и вы, на воле, в скачке, в полете. Чтобы душа все время летала, вы понимаете? Хотелось свободы, радости, покоя… Знаете, я ведь выросла в городе, но город терпеть не могу! Мне кажется, что все эти высотные коробки, весь этот блеск вперемешку с выхлопными газами, вся общественная установка на то, что «рвись вперед или проиграешь» – это не для людей. Люди не могут выдержать такой нечеловеческий темп – они или ломаются, теряют к жизни интерес, или становятся офисными роботами. Но при этом считают, что все у них удалось: чем бешенее спрессовано время, чем больше отдача – тем они ценнее в собственных глазах. Вы можете считать меня неудачницей, думать, что я просто не вписалась в свою эпоху, но для меня настоящее мучение так существовать. Для меня человеческая жизнь – это делать то, что радостно, а отдыхать – лежа в поле и глядя в небо. А еще я хочу – наверное, это уж совсем невероятно о таком мечтать! – чтобы я видела сына не только поздно вечером и по выходным, но весь день напролет. Чтобы он жил одной со мной жизнью – такой же вот простой и славной. Я понимаю, конечно, школа… Но, с другой стороны, думаю: а зачем она нужна? Ведь человечество тысячи лет обходилось без того, чтобы столько часов в день убивать за партой. А чего ради? Неужели кто-то станет счастливее, если выучит закон Бойля – Мариотта? Я скажу вам, зачем нужны школы – чтобы готовить новых офисных роботов. Ведь школа отучает думать о том, что жизнь можно устроить и по-другому – не таращась целый день в компьютер.