Читать книгу "Сильнее смерти - Джон Голсуорси"

ГЛАВА VI

Когда на рассвете она посмотрела на Фьорсена, погруженного в тяжелый сон, первой ее мыслью было: "У него тот же вид, что вчера". И вдруг ей подумалось: странно, что она не испытала да и сейчас не испытывает отвращения. Новое открытие - беспутное поведение мужа - она приняла без озлобления. Кроме того, она давно уже знала об этом его свойстве: он не умеет пить коньяк так, чтобы не было заметно.

Она осторожно встала, собрала его одежду, брошенную на стул, взяла ботинки и унесла в туалетную комнату. Там, в едва пробивающемся свете дня, она принялась все это чистить. Потом бесшумно прокралась к кровати, взяла иголку с ниткой и стала пришивать оторванные кружева к своему платью. Никто не должен ничего знать, даже он сам. Она на время даже забыла о том, другом, ужасно важном. Но вот оно снова - неожиданное, вызывающее тошноту. Пока она сможет держать это в тайне, никто не узнает - и самым последним узнает он!

Утро прошло как обычно; но когда в полдень она явилась в студию, его там не было. Она уже садилась за завтрак, когда горничная вошла и доложила:

- Граф Росек.

Джип поднялась в замешательстве.

- Скажите, что мистера Фьорсена нет дома. Но... но спросите у гостя: не желает ли он позавтракать? И принесите бутылку белого вина.

В короткие секунды до появления Росека у нее было ощущение человека, вступающего в загон, где пасется бык.

Даже самый суровый критик не мог бы обвинить Росека в недостатке такта. Он надеялся увидеться с Густавом; и это было очаровательно с ее стороны пригласить его позавтракать.

Он, кажется, отказался от корсета, да и вид у него был не такой наглый. Лицо у него слегка загорело, словно он много дней провел на воздухе и солнце. Разговаривал он без циничных полунамеков, отозвался с похвалой о ее "чудесном доме" и проявил горячность в суждениях об искусстве и музыке. Сейчас он был ей меньше противен. После завтрака они прошли через сад в студию, и он сел за рояль. У него было глубокое, ласкающее туше, которое обычно свидетельствует о стальных пальцах и истинной страсти к чистому тону. Джип села на диван. Здесь он не видел ее лица, а сама она могла внимательно его разглядывать. Он играл "Детские сцены" Шумана.

Может ли человек, создающий такие идиллические звуки, иметь дурные намерения? И неожиданно она сказала:

- Граф Росек!

- Мадам?

- Скажите, зачем вы вчера послали сюда Дафну Уинг?

- Я?!

- Да.

Он повернулся на табурете и уставился на нее широко открытыми глазами.

- Раз уж вы меня спрашиваете... Я полагаю, вам известно, что Густав довольно часто встречается с ней?

Он дал тот самый ответ, который она предугадывала.

- А почему я должна возражать против этого? Он встал и сказал тихо:

- Очень рад, что вы не возражаете.

- Почему рады?

Она тоже поднялась. Хотя он был почти одного с ней роста, она чувствовала, какие крепкие мышцы скрываются под его щегольским костюмом и какая змеиная сила таится в нем. У нее забилось сердце.

Он сделал шаг к ней.

- Я счастлив, что вы понимаете... что с Густавом все... покончено...

Он осекся, почувствовав, что допустил оплошность, хотя не понимал, какую.. Джип только улыбалась. Его щеки окрасились слабым румянцем.

- Густав - вулкан, который скоро потухнет. Уверяю вас, я его хорошо знаю. Вам бы тоже следовало знать его лучше.

- Почему?

Он ответил сквозь зубы:

- Чтобы не тратить попусту время. Вас ждет другая любовь.

Джип снова улыбнулась.

- Так это из любви ко мне вы напоили его вчера!

- Джип! - Она сделала шаг вперед, но он стоял между ней и дверью. - Вы никогда не любили его. И это оправдывает меня. Вы уже и так отдали ему слишком много - больше, чем он заслуживает. Боже мой! Вы измучили меня... Я просто одержим...

Он вдруг сильно побледнел, на лице его, казалось, остались одни горящие глаза. Ей стало жутко, но именно поэтому она вполне овладела собой. Выбежать через боковую дверь, ведущую в переулок? Похоже было на то, что он собирается сломить ее сопротивление силой своего взгляда, словно гипнотизер, угадавший, что его боятся.

Шагнул он или ей только показалось, но он приближался к ней. Ее охватило омерзение, словно его руки уже коснулись ее.

Она отвела взгляд, и вдруг ей в глаза бросились его вьющиеся волосы. Конечно, ну, конечно же, они были завиты щипцами! И почти неслышно с ее губ сорвались слова:

- Technique merveilleuse! {Великолепная техника! (франц.).}

У него забегали глаза и отвисла губа. Джип пересекла комнату и положила руку на звонок. Страха как не бывало. Росек без единого слова повернулся и вышел в сад. Она молча смотрела, как он шел по дорожке. Она уничтожила его тем оружием, против которого не устоит даже самая неистовая страсть, оружием смеха. Но как могло случиться, что она по-настоящему испугалась, чуть не отступила в этой схватке, чуть не подпала под власть этого человека - в своем собственном доме, где рядом прислуга!

В саду на нее пахнуло первым теплым дыханием лета. Середина июня! Дремотный воздух полон жужжания насекомых и аромата.

Джип села в тени. Щенки принялись кататься по траве и визжать, а она все пыталась найти какой-либо смысл в своем маленьком мире, хоть какую-нибудь защиту для себя. Ей казалось, что вокруг все окутано горячей, тяжелой мглой, в которой притаилось что-то страшное; гордость и воля - вот что поможет ей не выдавать никому своего страха.

Выйдя в то утро из дому, Фьорсен долго шел пешком, пока ему не встретилось такси. Откинувшись на спинку сиденья, он снял шляпу и велел ехать побыстрее - куда глаза глядят! Он привык так делать, когда у него бывало плохое настроение. Быстрая езда успокаивала. А сегодня ему особенно необходимо было успокоиться. Проснуться в своей собственной кровати и даже не помнить, как ты туда попал! Это было для него не ново, как и для многих двадцативосьмилетних мужчин; но после женитьбы это случилось впервые. Если бы он совсем ничего не помнил, было бы легче. Но он смутно припоминал темную гостиную и рядом с собой Джип, похожую на привидение. Почему-то все это его очень пугало. А уж если он трусит, как многие другие, значит, дело его плохо.

Будь она похожа на других женщин, с которыми он испытал утехи любви, он не чувствовал бы такого гнетущего унижения. Будь она похожа на них, он уже давно бы "покончил" с ней, как выражается Росек. Но он хорошо знал, что не "покончит". Он может напиваться, может вести распутный образ жизни, но Джип приросла к его сердцу. В ее покорности - ее сила, тайна ее притягательной власти. Он уже знал в ней эту непонятную для него врожденную чувствительность; и если Джип даже и уступает его пылкой страсти, она все равно как бы остается в стороне, со своей слабой, неуловимой улыбкой. Такой непостижимой улыбкой днем и ночью улыбаются леса и поля; она проглядывает в кротком, трепетном равнодушии цветов, деревьев, потоков, скал, птичьего пения, всего этого вечного движения природы под солнцем или при свете луны.