Читать книгу "Я живу в этом теле - Юрий Никитин"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После паузы раздался снова вздох, а голос, в котором дрожалислезы, упал до шепота:
– Уже… Потому и звоню. Приезжай, я сам не смогу.
Я поколебался. Пес у отца едва не такой же старый, как онсам. Дряхлый и облезлый, со слезящимися глазами, но сейчас дело не в собаке,страдает этот человек.
– Через полчаса буду у тебя.
Дверь отцовской квартиры такая же старая, обшарпанная,особенно если пройти, как я прошел, мимо сверкающих дверей соседей:бронированных, отделанных дорогой имитацией под дерево.
Отец открыл дверь раньше чем я дотронулся до кнопки звонка.С желтым изможденным лицом, осунувшийся, словно всю ночь стоял под проливнымдождем, глаза воспаленные, а под ними темные мешки, похожие на изношенные сетидля ловли рыбы.
– Что ты с собой делаешь, – сказал я с сердцем.
– Джой…
– Пойдем, – оборвал я.
Отец закрыл за мной дверь, что-то говорил, оправдываясь, япрошел на кухню. Середину занимал старый вытертый коврик, а на нем на бокулежал, вытянув лапы, Джой. Он показался дряхлым настолько, что я принял бы егоза скомканный мешок из старой дерюги, потерявший цвет и форму.
Завидев меня, старый пес слабо шевельнул хвостом. На морде,по-старчески особенно выразительной, появилось что-то вроде слабой виноватойулыбки. Глаза были выцветшие от старости, блеклые, полуслепые. Он и узнал меняскорее всего по запаху, хотя вряд ли его нос чувствовал хоть вполовину так, какраньше.
Я присел на корточки, осторожно погладил по лобастой голове.Он лизнул пальцы, для этого ему пришлось шевельнуть головой, я слышал, какзаскрипели шейные позвонки. Он не дернулся, но в собачьих глазах от боливыступили слезы, побежали по морде.
Кто-то сказал однажды, что нет ничего более трогательного,чем больное животное: оно переносит страдания с такой тихой и грустнойпокорностью, но больное животное еще можно вылечить, но не Джоя…
В груди у меня стиснулось, я почувствовал, что внезапнозащипало и в моих глазах. Бережно погладил, прижимая ему голову, не даваяшевелиться, он все порывался лизать мне ладонь. В его торопливых движенияхбыли стыд и просьба извинить, что не вскочил от счастья, что так ослабел. Ясказал с ласковой мужской грубоватостью:
– Лежи-лежи! Мы любим тебя и таким, лежачим.
Сзади тяжело зашаркало. Я спросил, не поворачивая головы:
– Машину не вызывал?
– Нет… – донесся из-за спины такой старый ивиноватый голос отца, словно говорил сам Джой. – Я думал… Ты приедешь…
Я кивнул, обнял его за плечи, такие исхудавшие, костлявые.
– Я займусь. Ты побудь с ним.
Уходя в другую комнату, к телефону, видел, как отецопустился на колени возле пса, взял его лапу в ладони и застыл так, скорбный,плечи вздрагивали, а голова опустилась на грудь.
Я поспешно отвернулся, не хотелось видеть отца плачущим, сели поставил телефон на колени. Пришлось сперва позвонить в справочную, там далителефон ветеринарной службы, лишь тогда я, переговорив, позвонил в службутакси.
Отец сидел на полу, я подумал, что ему будет так же тяжелоподниматься, старческие кости гнутся трудно, не только собачьи, суставывысохли. Джой лежал неподвижно, на морде было спокойствие, но слезы еще текли.
Я присел, погладил по дряблой облезлой голове. В груди быластранная печаль, хотя на коврике лежала всего лишь умирающая собака. Пальцычувствовали теплую плоть, уже одряхлевшую, но еще живую, что способнавоспринимать тепло, холод, и хоть в страдании, но ощущать жизнь.
– Пора, – сказал я со вздохом. – Им ехатьминут сорок. Пока выберемся, минут пять-десять, а там лучше посидим насолнышке. Пусть в последний раз погреется.
– Пусть, – торопливо согласился отец.
Он принес коробочку с таблетками. Я завернул сразу три вмясной фарш, раскрыл Джою беззубую пасть, затолкал в самую глотку. Видно было,как после долгого усилия по горлу прошел комок.
– Это на три часа, – сказал отец тихо. –Потом начнет отходить, боль вернется еще злее…
– У него не будет этих трех часов, – успокоил я,отец, однако, съежился, словно я его ударил, потащился, тяжело шаркая, квходной двери. Я крикнул вдогонку: – Я возьму этот коврик, хорошо?
– Обязательно, – донесся его прерывающийся слезамиголос, – обязательно…
Я выждал, пока таблетки приглушат боль, осторожно подвелруки под коврик. Пальцы ощутили теплую тяжесть старого тела.
– Потерпи, – сказал я Джою одними губами. –Скоро эта боль оставит тебя. Мы тебя очень любим…
Он казался совсем легким, я еще помнил эту горячую тяжесть,налитую силой, когда я хватал Джоя на руки, а он настолько отчаянно вырывался,что я поспешно опускал его на пол. Теперь лежит в моих руках покорно, толькосмотрит так виновато, что сердце щемит все сильнее и сильнее. Даже пошевелиллапой, объясняя, что он еще может идти сам, что не надо с ним так утруждаться…
Отец ждал возле двери. Распахнул, я понес по коридору клифту, а он торопливо гремел ключами, не мог попасть в замочную скважину, всеспешил обогнать и вызвать лифт.
Я сумел выставить палец, ткнул в черную кнопку. Заурчало,загремели цепи, скрытые механизмы вздохнули и начали неспешно двигаться,скрипеть, шебаршиться, просыпаясь и потягиваясь, и только после долгой паузыскрип и скрежеты неспешно начали приближаться. В щелочке далеко внизу блеснулсвет, начал нарастать, словно там из глубокого колодца поднималось странноеэлектрическое солнце. Приблизился. Его заслонило нечто темное, и дверираспахнулись.
Отец пропустил меня вперед, на ощупь нажал нужную кнопку, неотрывая любящих глаз от пса. Двери захлопнулись, мы проехали пару этажей, затемлифт приостановился, двери пошли в стороны. На площадке стоял мужик с толстымвеселым пуделем на поводке. Пудель радостно бросился в лифт, мужик тоже шагнул,но, увидев пса на моих руках, переменился в лице:
– Это… уже?
Я кивнул. Судорога сжала мне горло, а отец тоже не ответил,только опустил голову. Сосед попятился, рванул своего веселого и лохматого так,что едва не оторвал голову.
– Вы поезжайте, поезжайте!.. Мы поедем другим.
Двери захлопнулись, лифт устремился вниз. Все собачникидома, да и окрестных домов, знают друг друга, знают, у кого собака еще щенок, ау кого уже престарелая, к таким не подпускают своих резвых, чтобы не толкнули,не повалили. Все оберегают своих собак больше, чем себя, и к собакам соседейотносятся тоже лучше, чем к самим соседям.
Двор был залит солнцем, воздух свеж, несмотря на жару. Возлекрыльца прогревалась под солнечными лучами широкая деревянная скамья. Обычно наней старухи сидят впятером-вшестером, перемывают кости проходящим, сейчаспусто, я осторожно сел, опустил Джоя себе на колени. Отец присел рядом, всевремя то гладил старого пса по голове, то трогал лапы, не находил места.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Я живу в этом теле - Юрий Никитин», после закрытия браузера.