Читать книгу "Обычная женщина, обычный мужчина (сборник) - Мария Метлицкая"

Брюки высоко держались на широком ремне, с трудом обнимающем объемное пузо.

Он был суетлив, но не болтлив и довольно тактичен – приезжал на пару дней и с утра старался убежать.

– По делам, – объяснял он.

По делам – ну и ладно. Главное – сегодня среда. А отчалит дальний родственник вечером в четверг. А значит, любимый пятничный вечер они будут одни. И в субботу, и в воскресенье! Вот что главное.

Дядя Аркаша без остановки щелкал непоседливую Варвару и обещал «бесподобные снимки». И вот в этом уж никто и не сомневался.

* * *

Жена не очень любила рассказывать про свою семью – видимо, на отца, балагура и гуляку, держала большую обиду. Хотя… Ему казалось, что отцом она при этом восхищается – глубоко в душе. И прячет это восхищение и безответную любовь даже от самой себя. Во всяком случае, фотографии отца – явно постановочные, то на фоне фонтана, то у ущелья, то у Царь-пушки, вечно в окружении счастливо улыбающихся молодых и красивых женщин – лежали у нее в прикроватной тумбочке.

Катя была точной копией отца – яркого брюнета, сверкавшего серыми очами и сдвигавшего к переносью густые и ровные черные брови.

А фотография матери – невзрачная, как и она сама, и, видимо, как и ее жизнь, лежала у нее в корочке паспорта, сбоку. С заломами и трещинами, черно-белая, совсем небольшая.

Теща мелькнула пару раз и на их свадебных фото – бесполой тенью, призраком. То за спиной какого-то трудно узнаваемого гостя, то у машины на улице.

Он тогда подумал: «Ни за что бы на улице ее не узнал! Просто прошел бы мимо. А если бы окликнула – напрягался бы, чтобы ее признать».

Детство свое жена тоже вспоминать не любила. Про отца – все ясно. Какой ребенок обрадуется тому, что «очаровун-папаша» распыляется на всех окружающих баб, а на свою дочь откровенно забивает. Ревность, понятно. Да еще и обида за мать. Страх потерять его, страх, что семья разобьется вдребезги. С такими бонвиванами всегда вечный напряг. Всегда тревожное ожидание какой-нибудь подлости. И все же – восхищение! Каков, а?

А к матери… Чувство легкого пренебрежения, брезгливости даже. Недоумения – как он мог на ней жениться? И наверняка оправдание его загулам – ну, все понятно. Она виновата.

Ну и дополнительное раздражение – хозяйкой мать была никакой. Катька злилась, когда у нее сгорали очередные котлеты или пирог: «Ну вот! Это она меня ничему не научила!»

Ни матери, ни отца давно не было на свете, а детские комплексы, наши верные спутники, оставались. Однажды вырвалось – после очередного отъезда дяди Аркадия:

– Вот ушла бы она к нему! И все бы встало на свои места. И у нее, и у отца. Все были бы счастливы.

– Ну не ушла же, – Васильев пожал плечами. – Чужая душа потемки. Не любила она твоего прекрасного дядюшку. Да и рядом с отцом он, прости… Не читается как-то. Куда ему до такого красавца.

Катя кивнула.

– Верно. Все ее упрямство.

Васильев возмутился:

– Да при чем тут упрямство! Одного любила, другого нет. Все просто, как мир. И так же старо.

Катька замотала головой:

– Упрямство? Действительно, при чем тут упрямство? Тупость, вот как это называется!

Он осуждающе покачал головой:

– Какая тупость, господи!

Жена взорвалась:

– Да что ты знаешь про нашу жизнь! У тебя всегда все было гладко и складно. Папа, мама. Друзья родителей. Дни рождения с шоколадным тортом. Пожарная машинка под елкой.

Он кивнул.

– Ага, все было здорово. Только папа ушел молодым. И мама пахала как лошадь. И гости все закончились – сил у нее не было. И пожарные машины с шоколадными зайцами тоже.

Катька расплакалась.

– Да разве я про это? Я про другое! Про грязь и сплошное вранье. – И, хлопнув дверью, вышла из комнаты.

Васильев думал иногда про свою семейную жизнь – в те моменты, когда отчего-то становилось особенно тоскливо и муторно. Вечный вопрос – зачем? Зачем он тогда поторопился? Тогда – когда не мог еще все ответственно и грамотно оценить. Зачем они столько лет вместе? Была ли любовь? Есть ли любовь? И если нет – то что их держит вместе? Дочь – и только? Убогая квартира в ненавистных и далеких Химках? Трусость, привычка, леность… Смог бы он жить без Кати? И если да – зачем тогда они вместе? Он заботится о ней, наверное, скучает. Волнуется. Переживает, когда она болеет или грустит. Он привык к ней, как привыкают друг к другу люди за долгие годы брака. Как привыкают к своей чашке, подушке или сорту сыра. Наверное, удачного брака… но… Почему эти вечные сомнения, вечная рефлексия, непреходящее недовольство? Кризис среднего возраста? Переоценка ценностей? Или просто его дурацкий характер – вечно и во всем сомневаться? И вечно искать причины для «тяжких дум»? Ведь и он не сахар – хмурый молчун, педант и зануда. Не слишком хороший добытчик. И Катька не мед – вечно сведенные брови, приступы гнева и тоски. Правда, о материальном – ни-ни. Ни одного попрека, что могли бы жить лучше.

Честная девочка, но – хмурая. Недаром остроумная дочь прозвала ее «мама-осень».

Васильев смотрел на незнакомых и чужих женщин, с интересом и удовольствием подмечая их прелести – неизвестное манило. Сравнивал с женой. Но – как-то несильно, не откровенно, слегка. Можно было бы. Если бы да кабы…

А можно и нет. Во всяком случае, никаких усилий он не делал. Ни разу! А о чем это говорит? Да ни о чем. Лентяй и не бабник по натуре – только и всего. Предложили бы – не отказался, а так….

Ну, и где эта любовь? Или – это нормально? После одиннадцати лет брака? А у кого по-другому?

В общем, жили… Иногда тужили – не без этого. А в целом….

Нормально в целом. Нор-маль-но!

* * *

Дядя Аркадий объявился внезапно – под Новый год, хотя обычно появлялся весной и осенью. А тут позвонил и объявил о приезде. Сказал – форс-мажор.

Катька забеспокоилась, заволновалась и поехала на вокзал.

Привезла его на такси и шепнула в дверях:

– Что-то не то. Точно. Еле добрались, одышка и бледность такая…

Васильев кинул взгляд на гостя:

– Устал. С дороги. Возраст, Кать. Ты что, не понимаешь? Возраст!

Та вздохнула и побежала хлопотать: чайник, обед, плед и подушку на диван – прилечь после дороги.

Дядя Аркадий прилег – что само по себе было необычно. Обычно он был легок, возбужден – по-хорошему болтлив и очень голоден.

А тут… лег и заснул. Катька смотрела на него и хлюпала носом, шептала:

– Посмотри, как он похудел! И цвет лица – просто пепельный какой-то. И нос… Посмотри – нос заострился!

Васильев махнул рукой.

– Не придумывай!