Читать книгу "Проданная замуж - Хамфри Прайс"

Если нам улыбалась удача — матери не было дома, удавалось посмотреть что-то другое, например «Ангелов Чарли». Все любили этот сериал, и мы с Меной подражали главным героиням, а иногда даже уговаривали Тару присоединиться к нашей игре. Когда она стала постарше, то всегда отказывалась, но какое-то время ее легко было вовлечь в игру. Я говорила сестрам, что спрятала что-то в саду, скажем расческу, которая для нас превращалась в пистолет, а им нужно было отыскать спрятанное. Я всегда хотела быть Сабриной, девушкой с длинными черными волосами. Когда Тара немного повзрослела и охладела к играм, я могла спрятать ее школьную тетрадку, и ей приходилось выходить с Меной в сад хотя бы для того, чтобы иметь возможность выполнить домашнее задание.

Но стоило нам заслышать, что мать с Ханиф возвращаются, идут через сад к парадному входу, различить их голоса возле двери, мы бросались выключать телевизор или стремглав бежали в кухню. Я становилась у раковины и делала вид, будто все утро готовила для них обед.

Да, утренние часы по субботам проходили весело, но в воскресенье все было наоборот. Ханиф поднимала меня с постели, и мне приходилось стирать вместе с ней белье.

— Сэм, собери всю одежду, сегодня день стирки, — говорила Ханиф, тряся меня за плечо.

Мне приходилось стучать в двери спален («Уйди!» — вопил Сайбер) и собирать у всех одежду, относить ее вниз и складывать у жестяной бадьи, что стояла в маленькой пристройке рядом с кухней.

Ханиф тем временем наполняла бадью водой, а потом стирала каждую вещь руками и передавала мне. Мне нужно было тщательно выполоскать мыло под краном с холодной водой, который находился рядом с бойлером (вода в жестяной ванне была горячей), и выжать белье. Это означало болезненную для рук процедуру скручивания одежды снова и снова, пока она не была готова к развешиванию на веревке. Поскольку вода была холодной, к тому времени как я заканчивала, мои руки коченели до боли и даже плечи болели от холода. Если была хорошая погода, я выносила белье на улицу и развешивала его там. Если было сыро, одежда высушивалась на бельевой веревке, натянутой вдоль бойлера.

Шли недели и месяцы, а я все надеялась, что кто-нибудь из моей семьи заметит, как я стараюсь, как тяжело тружусь. Да, я обижалась на них за холодное отношение, но по-прежнему больше всего хотела, чтобы они приняли меня.

Роль незваной гостьи, которую я исполняла, значила, кроме всего прочего, что у меня не было своей одежды — я всегда донашивала за Тарой. Кроме того, мне не позволяли аккуратно складывать вещи в шкаф, я могла только сваливать их в кучу на дне шкафа. Мне приходилось вытаскивать весь ворох из шкафа, а потом, когда я находила подходящий шальвар-камиз, запихивать все обратно. Я носила старые, изношенные туфли, которые натирали мозоли.

А еще я иногда разговаривала сама с собой, делая вид, будто у меня есть подруга. Она могла приласкать меня после того, как меня били, или поцеловать, когда слишком сильно болели синяки.

В ту зиму мы с Меной и Сайбером однажды, возвращаясь из мечети, проходили мимо обезьяньих холмов и разговаривали о том, чего бы нам на самом деле хотелось. Я мечтала пойти в магазин и накупить сладостей и шоколадок, поэтому сказала:

— Вот чего я хочу, прямо сейчас. Честно говоря… — И тут меня осенило, я посмотрела на брата и сестру: — А почему бы нам не попеть рождественские гимны? Так мы сможем собрать денег и купить конфет.

Мена и Сайбер посмотрели на меня как на сумасшедшую. Я объяснила: у христиан дети в это время года ходят по домам, поют песни, которые называют рождественскими гимнами, и люди дают им за это деньги. Мы делали так в детском доме, когда были маленькими, хотя деньги шли на благотворительность, а не в наши карманы. Сайбер решил, что это хорошая идея. Мена, конечно, немного встревожилась. Но оба сошлись в одном:

— Мы не знаем рождественских гимнов, мы не можем петь.

Я сказала, что буду петь сама, а им нужно только гудеть для поддержки. Мы потренировались, держа путь к кварталу красивых новеньких зданий, где, как мы знали, не жили выходцы из Азии (так что мать не узнала бы об этом), и спели — точнее, я спела — «Иисус в яслях» перед шестью или семью домами. Должно быть, зрелище было ужасное, но мы заработали по десять пенсов на каждого. Свои деньги я потратила на пачку «Снэпов»[11] и горы «Блэкджеков»[12] и «Фруктовых салатов»[13] — по четыре на пенни, и мы жевали всю дорогу домой. Возможность полакомиться восхитительными сладостями компенсировала мне отсутствие праздничного угощения на день рождения в этом году. Конфеты казались нам еще вкуснее оттого, что мы сами на них заработали и купили их без ведома матери.

В этом году я перешла в следующий класс, и мой новый учитель, мистер Роу, отвечал за постановку рождественской пьесы. Он очень серьезно взялся за дело и даже сам рисовал декорации. Мы должны были поставить пьесу про Ноев ковчег, и мне очень хотелось сыграть одного из животных, которых вел Ной, тогда как все мы пели:

— Животные зашли, попарно, попарно, ура, ура!

Я принесла матери письмо с приглашением посмотреть пьесу. Мать не прочитала его — она никогда не читала писем на английском, — поэтому мне пришлось прочитать его вслух. И, поскольку требовалось поставить внизу подпись, я расписалась вместо матери. После занятий в школе пришло время нашей пьесы. Мы все вышли на сцену, зал оказался заполнен родителями, они сияли при виде своих детей. Хотя мистер Роу просил этого не делать, все мои одноклассники осматривали зал в поисках своих близких, а потом что было силы махали им. Сверкали вспышки фотоаппаратов, и все улыбались.

Кроме меня. Как бы я ни сдерживала эмоции и несмотря на то что мать не обещала прийти, меня опустошило то, что никто из моей семьи не пришел посмотреть пьесу. Я думала о том, что я единственный ребенок в зале, к которому никто не пришел. Хуже того, вместе с убийственным унижением во мне нарастало тошнотворное предчувствие: я осознала, что мать забыла о том, что сегодня я должна позже вернуться из школы, и побьет меня за задержку.

Мой десятый день рождения ничем не отличался от обычных дней: мне, как всегда, пришлось готовить и убирать, и никто мне ничего не сказал по поводу моего праздника. Подметая в кухне пол тем вечером, я с грустью думала, как бы мог пройти этот день, если бы я снова оказалась в детском доме. В мой «особый день», как его называли, мне не нужно было ничего делать — подарок имениннице или имениннику. В тот вечер я не была расположена есть карри или роти, мне хотелось огромного торта со свечками, чтобы можно было загадать желание и задуть их.

Мена зашла в кухню и села на табурет.